Ящик Пандоры

— Разгул криминала. Организованные бандформирования. Сил местной полиции окажется недостаточно, чтобы защитить мирных граждан, придется обращаться за помощью в Москву, а это означает введение военного положения. И вся эта история будет разворачиваться в западной точке России, в двух шагах от стран, входящих в блок НАТО.

Рябова слушала, стиснув зубы. Литвиненко описывал ту вероятную ситуацию, которой она подсознательно боялась, но не решалась себе в этом признаться. Несмотря на работающий в полную силу кондиционер, ее бросило в пот. Она скомкала конец беседы, попрощалась с доктором, услышала, как он кашлянул, и вздрогнула, словно к обнаженной коже поднесли электроды. Стрелка часов перескочила на новое деление. В Калининграде было шестнадцать часов пополудни.

6

Ричи брел по улице, опустив нос к земле. С высунутого языка стекала клейкая слюна. Пес скверно себя чувствовал. Периодически он останавливался и жадно лакал из луж темную воду. Голода он не чувствовал, хотя ничего не ел уже больше суток. Резко затормозила машина, раздался визг тормозов и громкая ругань, несущаяся из кабины автомобиля. Ричи равнодушно поднял воспаленные глаза. Машина была длинной и темной, как то странное, что появлялось перед мысленным взором пса. Его донимали какие-то странные видения, похожие на сон. Он поджал хвост, обнаружив себя стоящим на проезжей части. Солнце щедро заливало землю, его ноги дрожали. Пес чихнул и потрусил к зарослям сирени. Там он забрался в густую тень, невзирая на липнущие к шерсти колючки, прижался животом к земле, сохранившей прохладу, опустил голову на сложенные лапы. Глаза закрылись. Ричи погрузился в дурман, из небытия выплыла иллюзия. Серое море, закипающие гребешки волн и черная субмарина, скользящая на глубине два с половиной метра. Вот все завертелось, и новая картина предстала перед помраченным болезнью сознанием лабрадора…

7

Снег искрился пятнами слепящей белизны под лучами солнца. Слышалась мелодичная песнь капели, заливисто пели птицы. Весна уверенно вступала в свои права в лагере Заксенхаузен. Выстроившиеся в ряд люди, одетые в полосатые робы, казались пришельцами из каких-то чужих миров на фоне волнующей красоты пробуждающейся природы. Обер-лейтенант Кранц обвел заключенных концлагеря мрачным взглядом. Эти люди были неимоверно худы и измождены, непонятно, как в них еще теплилась жизнь. Стоящий рядом лагерный врач брезгливо улыбнулся.

— Мы подобрали самых крепких…

Кранц почему-то боялся этого человека с прозаической фамилией Шмидт. В его невыразительном бледном лице, лишенном отличительных черт, было что-то особенное. Пугающее и жуткое. Кранц не удивился бы, если бы узнал про врача какую-то ужасную тайну. «Впрочем, — подумал он, — мы все стали в некоторой степени демонами, присягнув на верность одержимому маньяку с больными глазами психопата и крысиными усиками на отечном лице».

— Не мешало бы покормить людей! — сказал он.

— Вы считаете их людьми? — удивленно спросил Шмидт, его рот разрезала какая-то дьявольская усмешка.

Кранц отвернулся. На крышу барака сел белоснежный голубь, птица склонила набок голову, словно была удивлена представшей перед ее взором картиной.

— Я приехал в лагерь по личному приказу рейхсфюрера, — сказал Кранц, с каким-то болезненным любопытством глядя на голубя. — Приказы не обсуждают, их выполняют беспрекословно. Насколько мне известно, опытные образцы вакцины были опробованы на заключенных людях. — Он сделал акцент на последнем слове, не сводя взгляда с сидящей на крыше птицы.

— Все было проделано в точности согласно приказанию рейхсфюрера.

Кранц наклонил голову.

— Далее, рейхсфюрер приказал забрать образцы.

— И вам не интересно узнать результаты испытаний? — спросил Шмидт.

— Такого приказа я не получал.

— Вы слишком сентиментальны для немецкого офицера. Знаете, что сострадание — качество, присущее рабам?

— Я читал Ницше, штабс-артц! — резко сказал Кранц. Он нарочно употребил военное звание собеседника, чтобы обозначить субординацию и тем самым пресечь дальнейшие расспросы.

— Как угодно! — поклонился Шмидт. — Образцы вакцины упакованы и ждут отправки.

Обер-лейтенант кивнул и зашагал по направлению к зданию, над входом в которое алел медицинский крест, выглядевший в концентрационном лагере так же неуместно, как белый голубь на крыше барака с заключенными. Его подмывало оглянуться назад, но он не сделал это, чувствуя спиной взгляд военного врача. Он шел по размокшей от весенних паводков земле, прямой, как шпага, сжимая в бессильной ярости кулаки, слыша неистовый лай овчарок, короткие команды охранников и журчание талой воды в лесу…

* * *