Яшмовый Ульгень. За седьмой печатью. Серия «Приключения Руднева»

– У вас восхитительные волосы! – восторженно произнёс Руднев, но слова эти почему-то комплиментом совсем не прозвучали, с такой же интонацией он вполне мог бы восторгаться рассветом или цветком.

– Вы так считаете? – уязвленная и осмелевшая Катерина решила, что нужно, пожалуй, вывести Дмитрия Николаевича из творческой сосредоточенности. – А мне бы хотелось их обрезать покороче. Это так старомодно!

Похоже, слова её и впрямь вернули Руднева в область земного общения, по крайней мере он деликатно убрал руки от её волос, которые перед тем художественно раскладывал по плечам.

– Да что вы, Екатерина Афанасьевна, красоту такую обрезать! – воскликнул он, но теперь в нём чувствовалось легкое смущение. – Вы ведь не против с распущенными волосами позировать? – запоздало уточнил он.

– От чего же? – окончательно осмелела Катерина. – Это очень интересно!

Дмитрий Николаевич несколько секунд ещё пребывал в неловкости, но творческий запал к нему быстро вернулся, и он снова забыл о церемониях.

Придирчиво осмотрев модель, он несколько раз попросил её сменить позу, переложил драпировку и волосы и наконец попросил, по возможности, не двигаться. После же произошло совсем для Катерины неожиданное и чудесное. Руднев принес корзину, полную цветов: нежно-кремовых чайных роз и каких-то невиданных мелких цветочков, ярко-малиновых, напоминавших собой танцовщиц в балетных пачках. Дмитрий Николаевич принялся крепить цветы Катерине к волосам и драпировке.

– Какая прелесть! – восхищенно воскликнула девушка. – Откуда у вас в январе цветы?

– Розы в оранжереи куплены, а фуксии из аптекарского огорода. Знакомый с медицинского помог раздобыть.

– Фуксии? Никогда таких не видела!

– Это очень популярные в Англии цветы. Они их подле домов растят. Там таких зим, как у нас, не бывает, и фуксии практически круглый год цветут. В Москве их только в оранжереях да комнатах встретить можно… Вам удобно? Хорошо. Я сделаю несколько набросков в альбоме, а после уже на холсте начну рисовать. Постарайтесь не двигаться. Когда устанете, скажите.

– А разговаривать можно? – торопливо спросила Катерина.

– Конечно, – улыбнулся своей обворожительной улыбкой Руднев.

Он взобрался на высокий табурет и принялся делать наброски в альбоме.

– У вас тут столько женских портретов, – кокетливо начала Катерина. – Вы, наверное, часто с натуры рисуете?

– Нет, – возразил Руднев, не отрываясь от своего занятия. – Я чаще пишу по памяти. Иногда в художественные классы хожу, чтобы делать зарисовки с натуры.

– Я что же первая, кого вы вот так рисуете?

– Ну, не первая… – тему развивать Руднев не стал.

– Почему же вы захотели меня нарисовать? Почему, например, не мою подругу Зинаиду. У неё такая необычная красота.

– Да, пожалуй, – бестактно согласился Дмитрий Николаевич. – Но вас рисовать интереснее. В отличии от Зинаиды Яковлевны, у вас в лице есть необыкновенная живость. У неё же лицо красивое, но бесстрастное.

Комплимент, если это был, конечно, комплимент, показался Катерине сомнительным, и она решила перевести тему.

– Вы очень необычные картины пишете. Я таких никогда раньше не видела.

– Это такое особое течение. Оно не так давно появилось в Англии, а в России известно мало. Называется «прерафаэлиты». Это своего рода приверженцы идей эпохи Возрождения, но только пересмотревшие их и придавшие им современное отражение.

Катерина ничего не поняла из этого пространного объяснения.

– Занятно, но отчего же вы современными сюжетами не интересуетесь? Зачем вам вся эта сказочность?

– В сказочных образах проще изобразить красоту и духовное величие, – пожал плечами Руднев.

– Я с вами не согласна! – пылко возразила Катерина. – Разве же в современных героях меньше духовности, чем в ваших рыцарях?

– Под современными героями вы кого имеете в виду?

– Например, народовольцы, – смело заявила девушка.

Изумленный её заявлением, а ещё пуще его пылкостью, Руднев опустил карандаш.

– Вы, стало быть, революционеров почитаете героями?

– А вы нет? Вам чужды идеи свободы и справедливости?

– Идеи мне, пожалуй, нравятся, но вот только методы их претворения в жизнь вызывают сомнения. Насилие никакими светлыми помыслами быть оправдано не может, да и к добру оно не приводит.

Катерина презрительно фыркнула.

– Значит, вы не готовы бороться за всеобщую справедливость? – с вызовом спросила она, дерзко вздернув подбородок.

– Не двигайтесь, пожалуйста!.. Я, любезнейшая Екатерина Афанасьевна, не готов бороться за всеобщую справедливость, поскольку справедливость всеобщей быть не может. Всеобщим может быть закон, а справедливость – это суть понимание отдельного человека. Она у каждого своя.

– Но закон же может быть справедливым или таковым не быть! – не сдавалась Катерина.