Яшмовый Ульгень. За седьмой печатью. Серия «Приключения Руднева»

– Так вам есть, что мне рассказать? – повторил свой вопрос Михаил Петрович, внимательно наблюдая за судорожными движениями молодого человека.

Панический ужас полностью захватил Дмитрия Николаевича, лишив возможности не то что говорить, но даже дышать. Ему казалось, что если он сейчас не окажется на воздухе, то умрёт. Ничего не ответив Строгонову, Руднев на ватных ногах направился к выходу, придерживаясь рукой за стену.

Лишь когда тяжёлая дубовая дверь захлопнулась за его спиной, Дмитрий Николаевич смог вздохнуть. Не смея обернуться, он прошёл до угла Казаковского корпуса, от которого уже не было видно ни особняка Волконской, ни ведущей к нему аллеи, привалился спиной к стене, сполз на снег и просидел так несколько минут, пока не смог выровнять дыхание и унять дрожь.

Глава 6.

Руднев вернулся домой с твердым намерением ещё раз переговорить с Никитиным. Дмитрия Николаевича терзали серьезные подозрения, что участники кружка оказались замешанными в игру куда более опасную, чем им казалось.

Дома же его ждал еще один сюрприз – стопка книг и записка от Екатерины Афанасьевны: «Любезнейший Дмитрий Николаевич! От всего сердца благодарю вас за ваше участие! Ваши книги оказались для меня крайне полезны. Более того, тема моего реферата оказалась интересной и для моей подруги, хорошо вам известной особы. Она просила меня договориться с вами о встрече для обсуждения ключевых тезисов. Если найдете возможным, приходите завтра к Воскресенской церкви, что на Семеновском-Камер-Коллежском Валу. Мы будем ждать вас после утренней службы. С глубоким почтением, слушательница женских высших курсов Екатерина Афанасьевна Лисицына».

Перечитав дважды, Руднев отдал записку Белецкому, тот пробежал глазами строки, выведенные витиеватым, но немного детским почерком:

– Не помню, говорил ли я вам уже, Дмитрий Николаевич, что все эти игры в Робеспьеров мне решительно не нравятся, – проворчал он. – Я так понимаю, вы не сможете отказать дамам в научное беседе? Будете писать ответ?

Ответ писать Руднев счёл излишним.

– Когда пришла записка? – спросил он, желая понять, состоялся ли его странный разговор с Зинаидой Яковлевной раньше составления записки или позже. В том, что речь шла о ней, он не сомневался.

– За полчаса до вашего прихода.

Ответ Белецкого ситуации не прояснял, послание могло быть написано, когда угодно.

Разговор с Никитиным получился скомканным. Идти на откровенность Арсений Акимович не желал, упирая на то, что де и без того вовлек Руднева в неприятности. Тем не менее он подтвердил предположение Дмитрия Николаевича о том, что еще накануне Татьяниного дня никаких планов демонстрации не было и возникла она стихийно в ответ на аресты и досмотры. Не знал ничего Никитин и про листовки, оказавшиеся на лекции профессора Дашкевича.

– Клянусь тебе, Дмитрий, из наших бы никто Дашкевича не подставил! – пылко заявил Арсений Акимович. – Да и типографии у нас нет. Мы массовую пропаганду не приемлем, считаем, что такие методы чреваты непредсказуемыми последствиями.

– А шествия по Тверской вы таковыми не считаете? – не сдержался Руднев. – Ну да ладно, если не вы, значит в университете есть и другие организации, подобные вашей, но более радикальные. Ты про них знаешь?

– Есть, конечно, – огласился Никитин. – Но про них я мало что знаю. Мы старались соблюдать конспирацию.

Руднев прикусил язык, чтобы не прокомментировать и этот пассаж.

– Как-то вы не организованно существуете, – заметил он. – Друг про друга не знаете. Действуете порознь, не согласованно. Это неразумно!

Никитин хмыкнул:

– Вот и он так же говорит.

Дмитрий Николаевич навострил уши, но Арсений Акимович продолжать по существу вопроса не стал.

– Ты, Дмитрий, определись. Если хочешь быть с нами, давай. Мы тебя с Петром уж сколько зовём. Если нет, то лишнего не подставляйся.

Больше Рудневу от друга добиться ничего не удалось.

На следующий день по пути к Воскресенскому храму Дмитрий Николаевич размышлял о странностях жизни. Последний раз в церкви он был почти четыре года назад на поминальной службе по матери и сестре и уж никак не думал, что снова его туда приведет революционная история.

В отличии от большинства своих сотоварищей Руднев не был атеистом и как-то по-своему в Бога веровал, но к религиозности его вера отношения никакого не имела. Божественность для Дмитрия Николаевича заключалась исключительно в двух вещах: в гармонии форм, в чём бы она ни проявлялась, и в высшей справедливости. Как именно то или другое может быть связано с церковными правилами и службами, он решительно не понимал и относился к церкви как к любым народным традициям или государственным нормам, то есть с уважением, но без почитания.

Ещё на подъезде к Семеновскому-Камер-Коллежскому Валу он понял, что происходит что-то странное. Со всех сторон к Семеновскому кладбищу стекались группы молодых людей и девушек с траурными повязками на руках, а перед самой церковью собралась нешуточная толпа, тихая и скорбная. Призывно ударил колокол, а после окрестности огласил унылый поминальный звон.