Руднев понял, что в церкви служат панихиду по студентам, погибшим в Татьянин день. Из распахнутых дверей неслись слова молитвы, раскатистый голос священника перечислял имена.
Осмотревшись, он увидел Екатерину Афанасьевну. Девушка одиноко стояла в стороне, у кладбищенских ворот, кутаясь в шубку и вжав голову в плечи. Подошедшего к ней Руднева она сперва даже не заметила.
– Ведь здесь никого не тронут! В божьем храме! Правда? – вместо приветствия потерянно спросила Катерина.
Дмитрию Николаевичу очень хотелось ответить утвердительно, чтобы её успокоить, но уверенности в нём не было.
– Нам будет лучше уехать отсюда, – сказал он. – Мы сможем поговорить где-нибудь ещё. Зинаида Яковлевна где? Вы же о ней писали?
– Да, – отстраненно подтвердила Катерина. – Это она просила сюда прийти и позвать вас… Я ничего не знала про панихиду… Но она не пришла…
Руднев понял, что Екатерина Афанасьевна абсолютно потрясена.
– Пойдемте, – он взял девушку под руку, и та безропотно повиновалась.
На углу Мейеровского проезда Руднева дожидался извозчик. Дмитрий Николаевич усадил Екатерину Николаевну в сани.
– Поезжайте домой, – велел он девушке. – Я дождусь Зинаиду Яковлевну.
Руднев вернулся к церкви и занял наблюдательный пост на отдалении.
Служба закончилась. Парами и по одиночке студенты и курсистки начали расходиться.
Зинаиды Яковлевны было не видно. Прождав с полчаса, Руднев понял, что дальнейшее ожидание, по всей видимости, бессмысленно.
На всякий случай он зашёл в церковь.
– Что вам, сын мой? – спросил вышедший ему навстречу седовласый строгого вида священник и пояснил, заметив растерянный вид Дмитрия Николаевича, – я настоятель, отец Алексей.
– Простите, я должен был встретиться здесь с другом, но мы, кажется, разминулись.
Настоятель нахмурился, окончательно смутив Руднева:
– Ваш друг, стало быть, из этих бунтарей? И вы тоже?
– Вы по этим бунтарям сейчас панихиду служили, – тихо ответил Дмитрий Николаевич, и, внезапно сообразив, спросил. – А можно ли узнать, кто заказал заупокойную?
Отец Алексей пожал плечами.
– Мы в церкви таких вопросов не задаем. А почему вас это интересует, сын мой? И кто вы?
– Меня зовут Дмитрий Николаевич Руднев. Я хочу разобраться, кто виноват во всех этих смертях.
Отец Алексей усмехнулся.
– Вон оно как, Дмитрий Николаевич. Вы что же, из полиции будете?
– Нет, я студент московского университета.
Священник покачал седой головой.
– Жаль, что не из полиции. А то я бы вам задачку подкинул.
– Какую?
– Да вот у нас на кладбище последнее время что-то странное творится, – отец Алексей провел рукой по седой бороде. – То шляется кто-то по ночам, то старый склеп чуть не вскрыли, а то как-то сторож нашёл на скамье целую пачку листовок богомерзкого содержания.
– Какого содержания?
– Богомерзкого. С призывами к свержению помазанника божьего.
Отец Алексей перекрестился.
– У вас остались эти листовки? – взволновано спросил Руднев.
Священник снова покачал головой.
– Странный вы человек, сын мой. Сперва друга искали, после спрашивали, кто панихиду заказал, а теперь, стало быть, листовками интересуетесь… Сожгли мы эту пакость.
– Все сожгли?
Отец Алексей нахмурился и внимательно посмотрел на Дмитрия Николаевича.
– Подождите здесь, – приказал он молодому человеку, неспешно прошёл в ризницу, а после вернулся, держа в руке какие-то бумаги.
– Вот, Дмитрий Николаевич, держите. Это ваша богомерзкая листовка. Я повелел одну оставить, чтобы в полицию передать, если безобразия не прекратятся.
Дмитрий Николаевич взял из рук священника мятый листок с поплывшими, видимо, от талого снега, буквами. Листовка была один в один как те, что обнаружились на лекции профессора Дашкевича.
– А это вот записка о поминании. Может, почерк вам что-то подскажет? – отец Алексей протянул Рудневу лист с пятнадцатью именами.
Почерк Дмитрию Николаевичу был неизвестен, хотя и показался смутно знакомым.
– Отец Алексей, а что это была за скамья, где листовки нашли?
– Так пойдемте, покажу.
Прогулка по кладбищу представлялась для Руднева сомнительным удовольствием, но выяснить ситуацию он считал необходимым.
Они вышли из церкви. Отец Алексей шёл медленно, аккуратно преодолевая островки наледи и опираясь о толстую палку, аккуратно обтесанную и потемневшую от времени.
– Кладбище наше тихое, – рассказывал он. – Захоронения в основном уже старые. Именитых покойников мало, так что посетителей у нас много не бывает.
Взглянув на притихшего Руднева, отец Алексей поинтересовался.
– Вас что-то беспокоит, сын мой?
– Нет, ничего, – отозвался Дмитрий Николаевич. – Просто я не люблю кладбища. Неуютно себя на них чувствую.
Священник усмехнулся:
– Так это ж только покойникам на кладбище уютно, – и строго спросил, – Вы, Дмитрий Николаевич, когда на исповеди последний раз были?
– Давно, – признался Руднев.
– Так вы приходите в воскресенье. После исповеди и святого причастия душа-то она куда как спокойнее, и страхов в ней меньше.
– Я подумаю, отец Алексей, – неуверенно пообещал Дмитрий Николаевич.
Они вошли в ворота кладбища. Могилы были припорошены снегом, а дорожки аккуратно расчищены и присыпаны песком.