Яшмовый Ульгень. За седьмой печатью. Серия «Приключения Руднева»

Терентьев утвердительно кивнул.

– То есть, получается, это святилище моложе того, что на Семеновском, – резюмировал Анатолий Витальевич.

– Однозначно! Как оно вообще могло здесь появиться?

– С этим сейчас разбираются, – ответил сыскной надзиратель, одновременно давая указания взять образец краски. – С тех пор, как тюрьму заполнили политические, стали всё чаще выявляться случаи сговора осужденных или их посетителей с охранниками. Видимо, как-то так.

Руднев запрокинул голову, разглядывая рисунок на потолке.

– Знаете, а вот змея, вполне возможно, рисовал один человек, – сказал он. – Очень характерные линии. Я бы осмелился предположить, что его срисовал с какого-то изображения человек не очень умелый в изобразительном искусстве, но с твердой рукой. Он старался воспроизвести рисунок с максимальной точностью в деталях. Собственный рисунок редко повторяют с такой тщательностью в мелочах.

Руднев вернулся к алтарю, который в этот момент с нескрываемым отвращением разглядывал Белецкий.

– Я возненавижу оранжерейные цветы, – пробормотал он.

Руднев встрепенулся, вспомнив разговор с Белецким по дороге к Бутырской тюрьме.

– Анатолий Витальевич, Белецкий выяснил, где покупали те лилии, что нашли на теле Зинаиды Яковлевны. Правда, покупателя установить не удалось. Цветы забирал уличный мальчишка.

Белецкий продиктовал сыщику адрес цветочного магазина.

– Я приставлю туда наблюдение, – заявил Терентьев. – Будем отслеживать всех подозрительных покупателей.

– А я возьму одну из этих гвоздик, – Белецкий сунул белый цветок в карман. – Покажу в магазине, возможно, в этот раз покупатель себя проявил.

– Хорошо, – согласился Терентьев. – Но то, что кроме цветов мы не можем найти никаких других зацепок, меня беспокоит. У вас есть какие-нибудь мысли, Дмитрий Николаевич?

– Мне нужно подумать, – ответил Руднев. – Святилище и место преступления, очевидно, имеют различая, хотя на первый взгляд преступления идентичны. Например, зачем здесь предметы с кладбища? Более всего мне кажется странным, что убийца не закончил рисунок, и то, что тело обнаружилось на алтаре и не было захоронено.

– А то, что жертва, судя по всему, пришла сюда добровольно и по собственной воле обнажилась, вас не удивляет?

– Это лишь говорит о том, что женщина знала того, с кем пришла, и доверяла ему. В этом нет никакой загадки.

Терентьев изумленно поднял брови:

– Ну, допустим, а что тогда вас смущает в незаконченном рисунке и в местоположении трупа?

– Меня смущаете, что обстоятельства здесь не совпадают с обстоятельствами прошлого убийства. Это говорит о том, что мы не понимаем сути происходящего, – ответил Руднев.

– Это может говорить и о том, что в этот раз что-то пошло не по плану, – пожал плечами Терентьев. – Спасибо, Дмитрий Николаевич, как бы то ни было, вы мне очень помогли. Не смею вас более задерживать. Вечером направлю вам фотографии и заключение патологоанатома. Надеюсь, после у нас будет возможность обменяться мыслями.

Давешний провожатый вывел Руднева и Белецкого за ворота тюрьмы, снова проведя через скорбный Сергиево-Елизаветинский приют и лабиринт Бутырского замка.

– Поедем в цветочный магазин, – велел Руднев, когда они с Белецким сели в сани, и далее всю дорогу молчал, погруженный в какие-то свои мысли.

Магазин цветов господина Буше, в котором, как выяснил Белецкий, четыре дня назад было куплено пять дюжин свежайших белых лилий, находился на пересечении Неглинки и Кузнецкого Моста. Хозяин встретил посетителей почтительно, но с откровенной подозрительностью. Во-первых, его озадачил повторный визит Белецкого, который уже приходил с расспросами утром, а во-вторых, его обеспокоила студенческая форма Руднева. Москва всё еще никак не могла оправиться от пережитых потрясений, и любая студенческая шинель воспринималась как потенциальная угроза спокойствию честных обывателей.

Господин Буше неохотно повторил свой рассказ про анонимный заказ на лилии и уличного мальчишку, пришедшего за заказом с запиской. Почтенный цветовод заверил, что цветы были наивысшего качества из его личной оранжереи, срезаны никак не ранее, чем за час до доставки, и аккуратно попытался выяснить, чем объясняется такой интерес молодых господ к этому заказу.

Белецкий от ответа уклонился, вместо того высказав восхищение выставленными в хрустальных вазах букетами.

– Вот этот, пожалуй, лучше остальных, – заявил он, указывая на пышный каскад из алых и белых гвоздик, смешанных с какой-то пушистой зеленью. – Гвоздики просто восхитительны.

Господин Буше ту же принялся увлечённо рассказывать про особый сорт алых гвоздик, который в позапрошлом году ему прислали из самой Голландии. Любезно поддакивая, Белецкий выждал, когда в речи цветовода появилась первая пауза и достал из кармана смятое соцветие.

– Это же тоже из вашей оранжереи? – спросил он.

Господин Буше нацепил на нос очки, покрутил цветок перед светом, понюхал, смял лепесток в пальцах.

– Однозначно! – авторитетным тоном заявил цветовод.

– У вас кто-нибудь покупал их в последнее время в большом количестве?

Господин Буше нахмурился.