– Мы просто придём в анатомический корпус под конец учебного дня, спрячемся в нём и ночью обследуем заброшенное крыло.
– Каким же образом смогу туда пройти я?
– Ты прикинешься консультантом из Германии. Если мы будем говорить по-немецки, привратник, да и никто другой вопросов задавать не станет, знаешь же наше российское преклонение перед иностранцами.
– Не очень-то вы меня убедили, но допустим. А где мы будем скрываться до вечера?
– Найдем где, – легкомысленно отмахнулся Руднев. – В любом университетском здании множество помещений и коридоров, в которых неделями живой души не встретишь!
Белецкий всем своим видом давал понять, что затея ему нравится всё меньше и меньше.
– И ещё один вопрос, – уточнил он, – вы не находите, что ваша некрофобия – слабое место вашего плана?
– Белецкий, будет тебе издеваться! – поморщился Руднев. – Другого плана у меня нет!
Около пяти часов вечера следующего дня к дверям особняка Волконской подошли двое: высокий и худой немец с чопорным выражением лица, свойственным всем иноземцам, имеющий при себе новый на вид докторский саквояж, и сопровождающий немца молодой человек в гражданском платье, предъявивший привратнику студенческий билет на имя Дмитрия Николаевича Руднева.
– Это доктор Беллер из Кёльнского университета, – небрежно бросил он привратнику, кивнув в сторону своего солидного спутника, и обратился к немцу. – Bitte, Doktor Beller. Herr Professor erwartet Sie. Ich begleite Sie zu seinem Büro. (Пожалуйста, проходите, доктор Беллер. Профессор ожидает вас. Я провожу вас до его кабинета).
– Danke, Herr Rudnev (Спасибо, господин Руднев), – сухо ответил немец.
Привратник застыл в почтительном поклоне.
– Ich hab dir gesagt (Я же тебе говорил), – сказал студент.
– Eines Tages das gefährdet eine Russland (Когда-нибудь это погубит Россию), – проворчал в ответ немец.
Немецкий доктор и сопровождающий его студент вошли в здание.
В особняке Волконской было тихо и пустынно. Занятия в анатомичке либо уже закончились, либо по причинам студенческих беспорядков и не начинались.
– Что дальше? – полушёпотом спросил Белецкий, продолжая вести разговор на немецком.
Руднев указал на боковую галерею.
– Пойдем туда. Там хозяйственные помещения.
– А если нас там увидят?
– Скажем, что заблудились. Да и кому нас тут видеть?
Они свернули в темной коридор, стараясь чтобы их шаги звучали как можно тише, но в абсолютной тишине пустого здания малейший шорох производил эффект выстрела.
Коридор повернул под прямым углом и оказался освещённым тусклым светом, льющимся из полуоткрытой двери. Шедший первым Руднев предостерегающе поднял руку. В тишине отчётливо были слышны голоса. Белецкий знаком предложил пойти назад, но Руднев отрицательно мотнул головой: один из голосов ему показался знакомым. Осторожно ступая вдоль самой стены, он приблизился к открытой двери и прислушался. Белецкий беззвучной тенью скользнул за ним.
За дверью, по всей видимости, был кабинет администратора. В щель между дверью и косяком Рудневу было видно контору с ящиками, помеченными в алфавитном порядке, и заваленный грудами пыльных папок стол. Среди этих бумажных кип терялась лампа, приглушенного света которой едва хватало, чтобы выхватить из мрака двух находящихся в комнате людей. Один из них неподвижно стоял спиной к Рудневу, второй сидел за захламленным столом лицом к Дмитрию Николаевичу.
Руднев с изумлением узнал в сидящем Филимона Антиповича Коровьева. Второго Руднев тоже узнал по узкой сутулой спине и длинным, черным как смоль волосам. Это был Григорий Алексеевич Рагозин.
Дмитрий Николаевич приложил палец к губам, подал Белецкому знак подойти ближе и указал на Коровьева. Белецкий заглянул Рудневу через плечо и утвердительно кивнул. Он узнал в Коровьеве следившего за ним человека.
Между тем Коровьев и Рагозин продолжили разговор, который перед тем прервался.
– Что вы молчите? – спросил Коровьев, глаза его злобно сверкали из-под стёкол пенсне.
– Вы подставляете меня под удар, – глухо ответил Рагозин.
– Несомненно, но подумайте, от чего я вас защищаю? Ситуация изменилась, сокрытие ваших грехов теперь имеет иную цену. Подумайте о том, что произойдет, если всё откроется.
Спина Рагозина ссутулилась ещё больше обычного.
– Замолчите! – прорычал он. – Если вы посмеете нарушить наш договор, я убью вас.
– И сделаете глупость, господин Рагозин. Вы же понимаете, что в случае моей смерти всё откроется?.. Так-то лучше! Будет вам скрежетать зубами!.. В конце концов, то, что я велю вам сделать, даже доставит вам удовольствие.
Руднев превратился в слух, его подозрения в отношении Рагозина, несмотря на все возражения друзей и Терентьева, кажется, вот-вот должны были найти своё подтверждение.
Внезапно где-то в глубине здания хлопнула дверь.
– Там кто-то есть? Вы сказали, нас никто не услышит! – встрепенулся Рагозин и шагнул к двери.
Руднев подался назад. Половица под его ногой предательски скрипнула. Сквозь щель он увидел, что Рагозин замер, словно учуявшая след легавая, Коровьев, прислушиваясь, выпрямился в кресле и тихо чертыхнулся.