Ястребиная бухта, или Приключения Вероники

Фотий повернулся, осторожно, чтоб не свалить Нику, обхватил ее руками, удерживая.

- Тебе неудобно, - сказала она хриплым шепотом.

- Нормально. Лежи. Ну, значит, устал я первый. Надоело павлина строить. Павлин захотел борща, жену в халатике, чтоб напротив глазами сияла, пока ем и чесноком закусываю. А поздно. То ли Катерине это по душе сразу было, то ли так приучил, кто ж знает. Я перестал, а она продолжила. Я не хочу, а она поводы ищет. Как… как голодная. Глазами по сторонам и каждый повод ей годится. Скандалы, обиды, уходы, возвращения, истерики. Так и жили. Хорошо, я работал много, и хорошо, работа мужская. Хуже всего было понимать, что ей это нужно. Не мир, а именно постоянная война. Тогда она на коне, цветет, красивая. Глаза горят, походка упругая. А еще худо, Ника, человек ко многому привыкает. Вот рассказываю и думаю, да как я жил так долго во всем этом? А казалось мне – ну что же, многие живут, и хуже есть живут. И менять шило на мыло – чтоб у Пашки еще появился непонятно кто? То есть, с одной стороны, надо бы рвать дурную бесконечность, с другой – можно попасть в другую, не менее дурную – эта не подошла, выкидываем, примеряем другую… Ты не спишь?

- Если бы я не приехала к тебе, в августе? Ты не стал бы меня искать, да?

- Не знаю. Наверное, решил бы, что Мишаня правильно меня отговаривал – если не складывается, нельзя поперек судьбы идти.

- Мишаня тебя отговаривал? – Ника закопошилась и села, упираясь руками в тощую подушку, - от меня? Ах, негодяй! А я его так нежно полюбила!

- Сейчас взревную, - предупредил Фотий, улыбаясь.

Она упала ему на грудь, рассыпая по плечам остывшие в зябком воздухе волосы.

- Я дурачусь, - сказала на всякий случай, и он отозвался мирно:

- Да понял, понял. Я тоже.

Они помолчали. И после паузы Фотий спросил:

- Ты хочешь? Сейчас?

Ника стесненно помотала головой, все так же обнимая его и дыша родным запахом:

- Нет. Потом.

- Хорошо. А насчет мужиков этих… Тоже есть о чем волноваться. Ты сказала – Токай и Беляш. С ними могут быть очень серьезные проблемы, Никуся. Мне еще год назад говорили, если Токай заинтересуется, придется ему с прибыли отстегивать.

- О господи…

- Да не пугайся. Я не мальчик. Знал, видел, куда все движется.

Он снова осторожно повернулся. Прижался спиной к провисшему на беленой стене покрывалу, и Ника, несмотря на свой зябкий испуг, не могла не подумать – замерзнет же спина, а ему нельзя. Но не стала перебивать.

- Нас спасает то, что место глухое – раз. И что еще строились – два. Третье – рядом поселок, в котором и без нас есть кого подоить. И денег там намного больше. Дядя Коля, Ник-Ник, который хозяин «Прибоя», платил прежнему, пока тот не свалил. Думаю, сейчас платит Беляшу. Да практически все платят, у кого не углы старые сдаются, а номера отельные. Светлана платит тоже. Рано или поздно, все равно пришлось бы и нам этот вопрос решать.

- Фотий, да с чего нам платить? Мы же еле по нулям вышли? Я так и Ласочке сказала!

- Хм. А она спрашивала? Интересно…

Ника сжалась, лихорадочно вспоминая, что именно успела она наболтать, попивая с блондинкой вино и посиживая в сауне. Кажется, ничего страшного и как хорошо, что не в привычках у нее прихвастнуть.

- Может, еще что спрашивала? Да не переживай ты.

- Про форинов. Не спрашивала, говорила. Вот говорит, к вам едут иностранцы, баксы везут. А я посмеялась, сказала – твои друзья, вместе работали, обычные они…

- Ну, для нашего народа любой иностранец – форин с карманом баксов. Не волнуйся, весь поселок в курсе, что у нас в бухте американцы бывают. Я про это уже подумал. Говорить пока не буду. Хорошо?

- Вообще не говори мне ничего, - покаянно попросила Ника, - а то вдруг я проболтаюсь. Теперь веришь мне, что она не просто бедная заблудшая овца? Может, ее к нам подослали?

- Ага, и ухо прокусили для достоверности. Не глупи, Никуся. Да не надувайся снова, как мышь на крупу. Я все понимаю и поверь, больше тебя. Она бедная да, заблудшая, если угодно. Но – сама по себе. В ней отрава, Ника. И эта отрава ее саму изводит. Нельзя жить как животное – пожрал, поспал, потрахался. Прости, я коротко и потому грубо. А она именно такая. Понимаешь? Плоская. Ни высоты, ни глубины в ней нет. А плоское – оно в любую щель залезает. Тем и опасно. И злопамятно. Ежели не накормила ты ее собой, она все равно из тебя свою, как ей кажется, долю вынет. И ты была права, что меня погнала ее везти. Пашка дурень, ему бы она мозги закрутила знатно.

Ника вздохнула. Ну, вот когда так говорит, сразу все на места становится.

- Чего вздыхаешь? Заслужил ли я твое прощение, Ника-Вероника?

Она хотела кивнуть, но вместо этого еще раз вздохнула. И засмеялась, когда засмеялся он.

- Теперь пустишь меня снова в теплую спальню? На широкую постель?

- Ты же сам убежал?

- Я был изгнан! Побит одеялом и спасся с трудом. А как ты шипела! Как сверкала глазами! Думал, откусишь мне ухо.

- Оба!

В коридоре, когда шли обратно, замотавшись в одно одеяло, из гостиной вывалился на них Пашка, сонно уставился на две головы и четыре ноги под свисающим краем. Удивился, нещадно ероша короткие волосы: