Язва на полставки

Перед нами щебечут китайцы. Опять китайцы. Такие смешные гномики: невысокие, в дождевиках с торчащими конусом капюшона и выпирающими под прозрачной шуршалкой навороченными Кэнонами с Никонами. Держат их на низком старте, готовые в любую секунду устроить фотоохоту.

И почему говорят, что они на одно лицо? Неправда. Они разные. Схожие черты есть, разумеется, но так и у славян они есть. Джеки Чана мы же ни с кем не спутаем… Размышляю об этом отстранённо, тупо занять мысли, которые из раза в раз возвращаются к ладони на моей пояснице.

— Замёрзла? — спрашивает Дёма, замечая на мне мурашки, оккупировавшие обнажённые участки тела. А я не замёрзла. Это так на меня его прикосновения работают.

Подходит наша очередь. Честно говоря, не особо этому рада, потому что обнимать меня перестают. Минуем металлодетекторы и пропускную систему, переходя в нижнюю часть парка. Петропавловская церковь и Большой Петергофский Дворец остаются позади. Впереди же с забитой туристами смотровой площадки открывается вид на большой водяной каскад, позолоченную статую Самсона и Воронихинские колоннады.

Какая же красота. А сколько всего было утеряно во время войны! Сколько не дожило до наших дней. Петергоф в годы Великой Отечественной на несколько лет превратился в активную зону боевых действий. Его держали в осаде, бомбили, взрывали, закладывали мины, но он устоял. И смог сохранить великолепие.

Спускаемся вниз по многоступенчатой лестнице, стараясь не мешать людям щёлкаться на фоне достопримечательностей. Толкаться не хочется, поэтому идём вдоль Морского залива туда, где посвободнее. Мамаши с колясками, влюблённые парочки, держащиеся за ручку, небольшие туристические группы. Тут уже спокойней, нет суетливости. Люди никуда не торопятся, а просто разглядывают красиво подстриженные сады и мраморные вазоны.

Продовольственные ларьки на колёсиках из-за непогоды скучают в одиночестве. Пользуюсь возможностью и покупаю сахарную вату. Сто лет эту гадость не ела. Так и иду: с удовольствием облизываю пальцы, пачкаясь липкой сладостью. Предлагаю спутнику «мечту диабетика», но тот, разумеется, отказывается. За фигурой следим? Ну и пожалуйста. А я плевать на неё хотела.

— Петергоф — не только парк с фонтанами. Это ещё и город с населением более сотни тысяч человек.

— Здесь пять парков, более пятнадцати музеев и десятков памятников.

— Дворцовый комплекс насчитывает сто семьдесят шесть фонтанов, что делает его одним из крупнейших в мире.

— Идея построить Петергоф пришла к Петру I после того, как он увидел Версаль, — пулемётной очередью вещаю я всё, что всплывает в памяти. Это нежелание выпендриться. Просто мне необходимо занять рот, чтобы побороть смущение. Тоже самое было на Заячьем Острове. Лучше так, чем неловко молчать.

Дёма так же, как и в прошлый раз просто слушает. Иногда кивает, подтверждая, что тоже в курсе очевидных фактов, но всё равно слушает. Очень внимательно и не перебивая. Вата стремительно утилизируется, а на палочке остаётся совсем уж сахарная сахарность, поэтому выкидываю остатки в мусорку, дурашливо сжимая и разжимая склеивающийся кулак.

К тому моменту, как оказываемся у Финского залива дождь окончательно прекращается. Забегаю в туалет, чтобы помыть руки, после чего мы сходим с дорожки на влажный песок, к валунам, обрамляющим побережье. Воздух безумно вкусно пахнет свежестью, а над головой сквозь рассасывающиеся облака пробивается радуга. Голову даже припекать начинает, так как шляпа осталась в машине. Скоро снова начнётся парилка.

— Не надо. Мокро и холодно, — тормозит меня за локоть Демьян, когда я хочу опустить тушку на один из камешков.

Тяжко вздыхаю.

— Как скажешь, папочка, — достаю их рюкзака мятую кофту с рукавами. Она там лежит постоянно — на случай внезапного похолодания. Расстилаю её на влажной от капель поверхности и демонстративно развожу руками. — Так можно?

— Можно.

— Спасибо, папочка, — усаживаюсь, подобно послушной отличнице складывая ладошки на сведённых коленях. Сижу с задранной головой, разглядывая светлеющее небо, а Игнатенко стоит рядом. Куда смотрит — не знаю. Я с этого ракурса его не вижу. Тишина. И комары летают. Гады. Повылезали от сырости. — Турум-пурум-пурум, — прицыкиваю, выковыривая из зубов застрявшую вату и разглядывая бродящую неподалёку чайку. — Хорошо молчим. Душевненько.

Слышу, как напротив меня присаживаются на корточки.

— Так задавай вопросы, — разрешают, поправляя мой сползший гольф. Ой. Может не надо? Только ж отпустило, а теперь опять мураши побежали. — Я же дал добро.

— Ч-что, вот прям так? — почти заикаюсь. Волнительно ведь. Особенно когда мы состыковываемся взглядами и меня начинает закручивать в приятном водовороте. — Я как-то не подготовилась.

— Другой возможности может не представиться. Пользуйся.

— Почему ты такой закрытый?

— А зачем распространяться? Ради праздного любопытства? Жизнь научила, что никому нет до тебя дела.

— Знания, приобретённые в детском доме?

— И там тоже.

— А ты… знаешь своих родителей?

— Знать — знал, но с того возраста почти ничего не помню. Сейчас только по фотографиям детали всплывают.