Молчит. Молчит и продолжает смотреть. Пристально, непонятно, безэмоционально. Чего ждать фиг поймёшь: начнёт высмеивать или снова поцелует. С ним вообще не угадаешь на какую реакцию рассчитывать. И это бесит. Дорого бы я отдала за возможность хотя бы пять минут поковыряться в этой странной голове.
Особенно в том отделе чертогов разума, на котором висит ярлычок с моим именем.
Вжимаюсь спиной в прохладную поверхность шеста, когда он резво запрыгивает на подиум и оказывается настолько близко, что мы сталкиваемся нос к носу. Почти… ведь я сильно ниже. Невольно задерживаю дыхание, заглядывая в потемневшие голубые глаза. Обычное светлые, они обещают вот-вот разразиться грозовым фронтом.
Чувствую, как меня накрывает этот взгляд вместе с остаточным шлейфом сигарет.
До слабости в подкосившихся ногах. Мы в прохладном помещении с работающим кондиционером, а я в летнем платье, однако мне становится нестерпимо жарко.
Невыносимо жарко. Тут есть лёд? Даёшь ванную!
Исходящие от Демьяна импульсы передаются мне, пронзая электрическим разрядом. По телу пробегает табун мурашек стоит ему коснуться меня. Он всего лишь невинно убирает рассыпавшиеся по плечу волосы, а меня подкашивает окончательно.
Непременно бы грохнулась, не подхвати он меня.
— Ты ведь не интересуешься малолетками. Сам говорил, — шепчу я неуверенно то, что вертится столько дней на повороте в мыслях, безропотно позволяя его рукам скользить вдоль моего тела, тормозя на бёдрах. Удерживая и не только. Чувствую, как жадно впиваются в кожу…
— Я интересуюсь тобой. Другие меня не волнуют.
И что это должно значить? Что я ему реально нравлюсь? Или что он тупо меня хочет? Он же сам буквально несколько часов назад дал понять, что не прочь меня трахнуть. Но и он же говорил ещё кое-что. Нечто куда более важное…
Блин. Вечно скажет так, что нифига не понятно. Додумывай сама, называется, в меру своих испорченных фантазий. Подробностей всё равно не светит. Пояснительная бригада к таким немногословным персонажам не выезжает. Нервы бережёт и бензин.
— За совращение не боишься сесть? — до сих пор обидно. Шесть лет — не такая большая разница.
Его ноздри сердито раздуваются. Ой, батюшки. Сердится, вы только гляньте.
— Можешь хоть сейчас не язвить?
— Могу. Наверное… — его губы приближаются. Такие манящие, такие… Такие…
Снова нервно сглатываю. — Не уверена, что нам стоит это делать…
Не уверена? Да я знаю это. На сто процентов. Мы не просто разные, мы из разных миров. Что из этого может получиться? Мне нужна постоянная движуха, он бы отгородился от людей, будь у него возможность. Я разбешайка, его спокойствию позавидуют Тибетские монахи. Я говорливый Какаду, он молчаливый удав. А удав может и сожрать птичку. Если проголодается. Или если она ему вдруг надоест своей трескотнёй…
— А ты не думай. Оставь это мне, — меня без особого труда закидывают на себя и куда-то несут. А я… а я не сопротивляюсь, послушно разрешая себе не думать и ни в чём не сомневаться.
Меня несут в тот самый коридор за струящимися перламутровыми побрякушками.
Переключающаяся с розового на синий неоновая подсветка окрашивает всё эротическими оттенками, грифельные силуэты обнажённых барышень на стенах только добавляют налёт пошлости, но куда больше мне пугают открытые в это время приват-комнаты с обилием мягких посадочных мест…
Стоп. Нет. Я так не хочу! Я что, похожа на портовую средневековую шлюху? В моих планах не было подцепить сифилис и СПИД в девятнадцать! Я ещё слишком молода!
— Не паникуй, — приятным теплом согревает моё ухо тихий голос, когда я испуганно впиваюсь обкусанными когтями в шею Игнатенко.
Фух. Мы минуем коридор и тормозом возле ещё одной двери. Обычной белой, без опознавательных знаков и закрытой на кодовый замок. Пищит разблокировка, и мы оказываемся совсем в другой части здания. Стандартной, такие в офисах бывают. Всё светлое, чистенькое. Плитка на потолке с вентиляционными отверстиями, пальма какая-то зачуханная в горшке в углу и натыканные по периметру служебные помещения.
Все закрыты. Частично распахнута лишь самая кошерная — дубовая с матовыми вставками. Туда меня и вносят. То, что это кабинет начальства сразу видно. Строгое помещение с преобладанием красного дерева. Рабочий стол, стеллаж с папками, плазма и… большой угловой тёмно-серый диван.
Сама же собственной спиной отрезаю себе единственный путь отступления. Не по своей воле, разумеется, но так ли это важно?
— А где тот чувак… из проверки? — неуверенно бормочу я, вжатая в сильное тело.
Это отвлекает. Тяжело сконцентрироваться. Само его посягательство в моё пространство напрочь дезориентирует.
— Не здесь, — склонившись, почти шепчут в ответ, оставляя на ключице, там, где пульсирует венка, короткий, обжигающий до самых косточек поцелуй. Словно клеймом пометили: мол, застолбил. А потом повторно. И снова…
Задыхаюсь. Задыхаюсь, жадно втягивая воздух через ноздри. Веки тяжелеют и опускаются, голова запрокидывается, а поцелуи опускаются. Ниже, ниже…
Невозможно себя контролировать. Невозможно не…