Языческая оппозиция христианизации Римской империи (IV–VI вв.)

В отечественной исторической науке первые попытки рассмотрения позднеримского язычества приходятся на вторую половину XIX — начало XX в. Труды авторов дореволюционного периода, а также тематически и методологически близкие к ним сочинения представителей первой волны русской эмиграции, освещающие различные аспекты борьбы язычников против политики христианизации Римской империи в IV–VI вв., можно разделить на следующие группы: церковно-исторические сочинения, византиноведческие исследования общего характера и отдельные монографии специалистов по Поздней Античности — ранней Византии.

В конце XIX в., в условиях укрепления позиций православия, как основы официальной консервативной идеологии Российской империи, заметно усилился интерес научного сообщества к церковно-исторической науке, одним из приоритетных направлений которой стало изучение развития институтов Церкви и церковно-государственных отношений в ранний период существования христианства. Несмотря на то, что в центре внимания исследователей данного направления находились, прежде всего, внутренняя история Церкви и эволюция церковно-государственных отношений, отдельные аспекты взаимоотношений христианской римской империи с язычниками все же были затронуты в их трудах.

Одним из наиболее видных отечественных историков Церкви конца XIX в. был профессор В. В. Болотов. В своих лекциях он осветил процесс становления и распространения христианства от времени зарождения нового учения до эпохи Вселенских Соборов[108], представил краткий обзор политики Константина I и его сыновей в отношении язычества, дал общее описание языческой реакции при Юлиане Отступнике, бегло охарактеризовал положение язычников в конце IV — начале VI в. Кроме того, исследователем отмечалось общее усиление политической и религиозной деятельности последователей языческих культов после утверждения христианства в качестве официальной религии[109], упоминалось о многочисленности последователей язычества[110].

К несомненным достоинствам творчества В. В. Болотова относилось применение к истории Церкви общеисторической методологии, критическое отношение историка к христианским первоисточникам, что позволило ему связать церковную историю с историей политической. Однако, находясь в русле традиции идеалистической историографии, автор не предпринял попытку проанализировать социальный состав последователей языческих культов, фактически обошел стороной вопросы о причинах длительного сопротивления христианизации значительной части населения империи. Единственной названной автором причиной критики политики христианских государей со стороны язычников, было недовольство сторонников традиционных культов частым созывом церковных соборов, которые «вели к большим государственным расходам»[111]. Государственные траты на проведения церковных соборов, безусловно, не вызывали сочувствия язычников, однако, несомненно, не являлись основной причиной возникновения и длительного существования языческой оппозиции. Кроме того, из всего многообразия форм, которые принимала межрелигиозная борьба автор упомянул лишь литературные апологии язычеству Юлиана, Симмаха и Либания[112]. Также нельзя согласиться с мнением В. В. Болотова, согласно которому, поклонниками традиционных культов большей частью являлись жители окраин империи[113].

М. Э. Поснов в своем обобщающем труде по церковной истории, написанном в эмиграции[114], в целом развивал основные идеи В. В. Болотова относительно отношений христианской империи и язычников. Вместе с тем, автором были предприняты осторожные попытки определить социальную базу языческой оппозиции. Исследователем было справедливо отмечено, что на западе язычество было связано с политическими, а на востоке — с философскими и литературными традициями[115]. Кроме того, автор впервые в отечественной церковной историографии упомянул о значимости язычества для «древних родов», впрочем, не уточняя в чем эта значимость заключалась[116].

Некоторые замечания относительно последних язычников Римской империи содержатся и в монографии А. В. Карташева «Вселенские соборы». Опираясь на труды своих предшественников, исследователь выделил восточноримскую интеллигенцию как социальный слой, в котором «знамя язычества высоко держалось» вплоть до V в.[117]. Причину подобной расположенности представителей интеллектуальной элиты империи к традиционным культам автор видел в инертности и консервативности классического образования в позднеантичный период[118]. Как и М. Э. Поснов, исследователь отмечал факт «соблазнительности язычества» для представителей благородных римских фамилий[119], упоминал, что многочисленные последователи язычества жили в Малой Азии, Сирии и Египте еще и в период правления Юстиниана[120]. Однако далее констатации историк не пошел.