Языческая оппозиция христианизации Римской империи (IV–VI вв.)

Наиболее обстоятельное в отечественной дореволюционной и эмигрантской литературе описание положения позднеримских язычников принадлежит перу В. Ф. Кипарисова. В своем сочинении «О свободе совести. Опыт исследования вопроса в области истории Церкви и государства с I по IX в.»[121] автор, в основном опираясь на данные Кодекса Феодосия, кропотливо изложил изменение законодательного статуса последователей традиционных культов в период от вступления на престол императора Константина до эпохи Юстиниана.

К числу достоинств данной работы следует также отнести ее широкую источниковую базу, основательную критику свидетельств языческих и христианских авторов. Вместе с тем, В. Ф. Кипарисову не удалось связать издание конкретных антиязыческих законов с общеполитической ситуацией в империи, не было предпринято попытки определить социальный состав последователей языческих культов. Помимо упоминания о реляции Симмаха[122], исследователем был обойден факт длительного сохранения язычества среди римской аристократии. Кроме того, нельзя согласиться с предположением историка, согласно которому, после издания императором Феодосием суровых антиязыческих законов язычество продолжало жить лишь в «глухих деревнях»[123]. Спорно и предположение автора о полном политическом бессилии язычников в V в.[124].

Во второй половине XIX — начале XX вв., на фоне обострения Восточного вопроса и активизации внешней политики Российской империи на Балканском полуострове, заметно усилился интерес отечественного научного сообщества к византинистике. В этот период отечественное византиноведение переживало период своего становления и расцвета.

Дореволюционные византинисты видели в приверженности населения Византийской державы христианству, христианской идеологии государственной власти, одну из основных отличительных особенностей «ромейской» империи[125]. Сохранение язычества и язычников в средневековой христианской империи представлялось им своего рода историческим парадоксом, рудиментом античности, не представляющим интереса для специалиста по истории Византии. Таким образом, несмотря на всплеск интереса к вопросам византийской истории, проблема сохранения языческих верований среди широких слоев населения не получила в трудах исследователей данного периода должного освещения. Однако несмотря на то, что на данном этапе развития отечественной исторической науки языческой оппозиции не было посвящено специального исследования, отдельные аспекты межрелигиозного противостояния в IV–VI вв. нашли отражение в обобщающих трудах российских византинистов.

Ф. И. Успенский, автор «Истории Византийской империи» в пяти томах, при освещении процесса христианизации римского государства в IV в., отмечая, что последователи язычества «далеко не без борьбы уступили место христианскому культу», упоминал о сильных позициях, занимаемых язычниками в некоторых провинциях[126]. Рассматривая социальную базу последователей язычества, историк отмечал, что традиционные верования длительное время держались среди неких «консервативных элементов» в больших городах и на отдаленных территориях[127]. Примечательно, что Ф. И. Успенский, как и представители церковно-исторической науки, не предпринял попытки нарисовать социально-политический портрет этих «консервативных элементов», не определил географическое местоположение «больших городов» и «отдаленных территорий». Помимо прочего, исследователь был склонен сокращать период деятельности языческой оппозиции, определяя завершение активного противостояния язычества и христианства смертью Юлиана Отступника[128]. Окончательное поражение языческая «партия» потерпела, по мнению историка, в период правления Феодосия I[129].

На схожих позициях стоял А. А. Васильев. Исследователь полагал, что вследствие того, что при Феодосии последователи традиционных культов потеряли всякую возможность открыто проявлять свои религиозные чувства, язычество «окончило свое существование». Как писал автор, язычество сохранялось лишь в отдельных семьях, «хранивших в тайне дорогие им заветы умершей религии»[130].