Язык ада

На факультете было три лифта. Тот, который в глубине, не работал уже много лет. Его отключили в результате различных поломок электрического и механического характера. Он часто останавливался между этажами, так что пассажирам приходилось кричать — звать на помощь. (Кнопка вызова диспетчера в лифте была, но никто никогда не отзывался.) Поскольку многие из сотрудников факультета страдали ярко выраженной клаустрофобией, лифт отключили вообще. Он совершил свое последнее путешествие с конечной остановкой в подвале, где и остался стоять в грудах строительного мусора.

В течение многих лет на него бросали окурки, фантики от конфет и бумажные шарики. Ничто не нарушало его спокойствия, за исключением последней попытки вернуть его к жизни, которая завершилась падением человеческого тела на крышу кабины. Потом были похороны, в среду, во второй половине дня. Здание оставалось пустынным из-за забастовки, грозившей стать бесконечной; о последствиях этой забастовки я еще скажу позже. Никто не слышал ни крика Сельвы Гранадос, упавшей с четвертого этажа, ни грохота от удара ее тела о крышу лифта.

В пятницу по окончании презентации «Замен» одна из давнишних приятельниц Конде потеряла профессора из виду из-за суматохи на выходе и поднялась на четвертый этаж в поисках кафедры аргентинской литературы. Она не нашла кафедру, потому что Конде распорядился снять и почистить бронзовую табличку, и она прошла мимо нужной двери. Но в любом случае профессора на кафедре не было. Женщина остановилась в ожидании лифта, не зная, что он не работает. Когда она заглянула в шахту, она увидела тело, лежавшее посреди бумаг и пустых жестяных банок.

Она не испугалась. То есть она испугалась, но гораздо страшнее было другое: здание как будто вымерло. Женщина спустилась на первый этаж и встретила там курьера, который ей не поверил, но, уступая ее настойчивости, все-таки заглянул в шахту. В это время в зале, где проходила презентация, уже никого не было, а Конде в компании избранных сидел за аперитивом в соседнем баре. Желая избавиться от нежелательных гостей (к их числу относился и я), которые собирались устроить в его честь банкет (лично я этого не хотел), Конде заявил, что отправляется домой. А узкий круг «приближенных» был оповещен заранее.

Мне бы очень хотелось пересказать мнение женщины, которая обнаружила тело, и привести заключение судебного медэксперта, а также другие документальные материалы, — но я их не видел. И с женщиной не общался. Обо всем этом я узнал из рассказа Гаспара Трехо, который использовал свой кредит доверия, а иногда и право на вымысел, взамен официальных бумаг.

— Меня не интересуют сообщения информаторов, — заявил он. — Я веду поиски в забытых и никому не нужных архивах, в пожелтевших докладах, в полумраке заброшенных кабинетов. И иногда нахожу очень веские доводы.

В эту же субботу Трехо съездил в морг и ознакомился с предварительным заключением медиков: Сельва Гранадос погибла в результате многочисленных переломов черепа, смерть наступила мгновенно. Он попросил в полиции отчет о предметах, обнаруженных рядом с телом. Ему дали следующий список: двадцать экземпляров последнего тиража «Утерянных бумаг» (с подзаголовком «Приближается час правды»), светло-зеленая сумка из искусственной крокодиловой кожи, почти пустой бумажник, косметичка, баллончик с паралитическим газом, пара неиспользованных батареек и несколько рукописных текстов. И хотя Трехо специально поинтересовался в своем запросе о магнитофонной кассете, его заверили, что кассеты при трупе не было.

ПОСЛЕДНЕЕ СТИХОТВОРЕНИЕ

В воскресенье вечером я зашел в зал, где покоилось тело Гранадос. Я испытывал смутное беспокойство; я рылся в памяти в поисках хотя бы одного приятного воспоминания о покойной и остановился на эпизоде, когда она подарила мне свою книгу стихов. В зале было немноголюдно, присутствовали большей частью прибывшие издалека родственники. Я так и не понял, зачем я туда пришел. Я уже был готов уйти, когда какой-то усатый мужчина остановил меня и спросил, кто я. Я объяснил ему вкратце, кто я такой, и, вопреки своим убеждениям, попытался сказать о профессоре Сельве Гранадос несколько теплых слов.

— Я ее брат, — сказал мужчина. — Мы с ней не виделись уже три года, но мы всегда были очень привязаны друг к другу. Иногда она мне писала.

— И чего писала?

— Рассказывала о своих неприятелях.

— Она кого-нибудь выделяла особо?

— Некоего Конде. Я, кстати, никогда не понимал причин этой неприязни. Думаю, Сельву преследовали по политическим соображениям. В полиции утверждают, что это было самоубийство. Они говорят, что нашли рядом с телом прощальную записку.

— А вы что думаете?

— Она была способна на все. Если мне скажут, что она кого-то убила, я поверю. Если мне скажут, что у нее в сумке была бомба, я тоже поверю, потому что она всегда была женщиной увлекающейся. Но покончить с собой — никогда. По крайней мере в одиночку. Я уверен, что с ней кто-то был, когда это произошло.