Одним из провозвестников лингвистической семиотики, очевидно, был Аврелий Августин (354 – 430 н.э.), более известный как автор богословских сочинений. В его сохранившемся лишь в отрывках сочинении «Septem artes liberales» (своего рода энциклопедии времен упадка Римской империи), а именно в книге «De grammatica», есть вполне лингвосемиотические (или семиолингвистические) определения: 1)
«Языковой знак есть, таким образом, двусторонняя психическая сущность»
Согласно ему, «языковой знак» состоит из «акустического образа» и «понятия» и
«обе стороны языкового знака психичны и связываются в нашем мозгу ассоциативной связью» (там же).
Нашей целью является не запоздалая критика общетеоретических идей зачинателя структурно-функционального языкознания Ф. де Соссюра, которому многим обязаны и выступившие после Великой Отечественной войны советские языковеды, – мы выступаем здесь против метафизического, следовательно, нематериалистического и недиалектического понимания в лингвистике двух центральных категорий, которыми для нас в настоящее время оказываются «знак» и «система знаков», или «знаковая система».
Фердинанд де Соссюр в своих лекциях по общему языкознанию (см.: Соссюр, 1977) близко подошел к правильному пониманию значения этих категорий для науки о языке, но не осмыслил их со стороны материалистической диалектики. В таком метафизическом виде они были усвоены его учениками и последователями. Это обстоятельство обнаружилось особенно наглядно на международном симпозиуме в Магдебурге на тему «Знаки и система языка» (Zeichen und System der Sprache. I Internationales Symposium. Magdeburg, 1964), где разгорелся спор адептов «односторонности» и «двусторонности» знаков – унилатералистов и билатералистов, несколько напоминающий древние споры сторонников physei или thesei в отношении названий «вещей» или аналогистов и аномалистов в отношении порядка или беспорядка в языке. Можно утверждать, что унилатералисты заняли более надежную позицию, убеждая противников в материальности знаков и в «идеальности» (психической природе) их значений. Однако в пылу семиотических споров унилатералистов и билатералистов как будто было забыто самое главное – то, что любой факт (соответственно – явление) объективной действительности может быть знаком только в знаковой, или семиотической ситуации, обычно являющейся частью коммуникативной ситуации, т.е. ситуации общения живых существ, пользующихся тем или иным «сигнальным кодом» или системой знаков, в случае общения людей – каким-либо человеческим языком. Не рассматривая здесь специально всевозможные заблуждения, какими бы интересными они ни были для истории вопроса, скажем, что из семиотического лабиринта нам помогает выбраться ариаднина нить материалистической диалектики и ленинской теории отражения.
Едва ли с полной достоверностью можно установить, кто и когда именно впервые дал классическое определение знака
(signum): aliquid stat pro aliquo («что-то стоит вместо чего-то»), но, во всяком случае, оно многократно повторялось и в нашем XX веке, например в книге К.Л. Бюлера «Теория языка. Репрезентативная функция языка» (Sprachtheorie. Die Darstellungsfunktion der Sprache. Jena, 1934) в качестве одной из его четырех аксиом. В этом примитивном определении знака, конечно, нет еще указания на того, для кого «что-то» является знаком «чего-то», и на обстановку, в которой осуществляется связь «чего-то» с «чем-то». Это первое «что-то» еще не определено как материальное явление объективной действительности, а второе «что-то» не называется значением первого.В семиотическом словаре Томаса Мальдонадо при определении «знака» (das Zeichen) дело не обошлось также без неопределенных местоимений:
«№ 13. Знак всегда является знаком чего-либо и для чего-либо, что не является в данный момент стимулом. Он определяет поведение