Ибо крепка, как смерть, любовь… или В бизоновых травах прерий

Нат шел рядом и молчал. Хороший, надежный – это-то уж точно. Она, конечно, не знала его самого. Но видела ведь со стороны. С другими людьми, с его друзьями, в различных событиях и просто в его отношении к жизни. Наверное, Лиза решила. Как есть – так есть. «В воскресение бо ни женятся, ни посягают, но яко Ангели Божии на небеси суть» (Мф.22:30). «Да пребудут в благой надежде и брачные, которые живут в браке как должно, которые вступают в брак по закону, а не по любострастию, следуя необузданной воле; которые знают время для воздержания, чтобы свободно заняться молитвой; которые в церковных собраниях с чистыми одеждами имеют чистыя и тела; которые вступили в брак для деторождения, а не по любострастию»[237].

– Ты подумала, Элизабет? – наконец сказал Натаниэль.

– Я подумала, – ответила она. – Я подумала, что если у людей есть уважение и интерес друг к другу, и православная вера, то тогда вдвоем в жизни ведь веселее. Наверное, я согласна.

Они остановились. Элизабет подняла голову и посмотрела на него. Серо-голубые глаза встретились с золотисто-карими. Он взял ее руки в свои. Они не знали, какая сила, какая красота, какое это великое чувство – когда встречаются вот так двое, с нерастраченными взглядами, мыслями, с нерастраченным сердцем. Когда двое ходят в заповедях Господних и вдруг находят вот так друг друга, и вся их жизнь, вся сила души – вдруг уже от одного к другому. Они не знали. Они просто стояли. Стояли вдвоем словно на новой земле, под новым небом. Все вокруг было то же самое, что всегда. Только солнечный свет ослепительно сиял на зеленой траве, словно все знал. Тайна. Была тайна.

«Посему оставит человек отца своего и мать и прилепится к жене своей, и будут двое одна плоть. Тайна сия велика; я говорю по отношению ко Христу и к Церкви» (Еф.5:31–32) – вспомнила Элизабет. С каким-то новым, полным нежности сердцем перед своим Натаниэлем. Нат, Натаниэль, Тэн, Натти… «Как в воде лицо – к лицу, так сердце человека – к человеку» (Притч. 27:19). Они поженятся, обвенчаются, и что бы то ни стало, но они уже двое – одна плоть. Не потому, как считают люди, что живут вместе, рождают детей, имеют супружеское общение друг с другом. Нет. Они становятся раньше. В момент самого заключения и празднования брака. Силой Всевышнего Слова, претворяющего двоих в духе в плоть от плоти и в кость от кости. Остальное уже – неважно. Остальное уже – не главное. Остальное уже – тайна мужа и жены и Господа Бога между ними.

– Я люблю тебя, – сказал Натаниэль.

– Я тоже, – словно откуда-то со стороны услышала свой шепот Элизабет.

Они редко и мало будут потом говорить друг другу эти слова. Они просто будут доказывать эту любовь уже делами. Своим отношением друг к другу. Самой жизнью. Но сейчас они сказали.

А потом они разняли руки. Это таинственное рукопожатие, обещание которым любви и верности окажется ведь крепче и вернее любого поцелуя. И отступили в стороны. Жизнь снова шла своей чередой. А это были прерии. Орел в синем небе и зеленая трава…

– Мы не все решили, Нат, – заметила теперь Элизабет. – Свадьба.

– У нас все будет, как положено, – сказал он. – У нас пока будет индейская свадьба, а потом мы поедем знакомиться с твоими родителями, моими родителями и тогда обвенчаемся.

Элизабет что-то раздумывала. Натаниэль подхватил ее на руки и закружил.

– Брось печалиться, моя девочка. Все, что ты хочешь. Можем пожениться и быть с тобой просто как брат и сестра. Нам неважно. Мне неважно.

Она засмеялась. Она была счастлива. В этих сильных, надежных руках. Это он? Тот же самый сдержанный, спокойный капитан, которого она всегда знала? Этот солнечный, беззаботный мальчишка, словно какой-нибудь вчерашний школьник.

– Ты не знаешь, что обещаешь, Натти, – сквозь смех сказала она. – Святые Отцы говорят: женщина – все равно, что огонь. Ты хочешь поселить женщину в своем вигваме и остаться как ни в чем не бывало?

– Не знаю, – в тон ей засмеялся Нат. – Откуда мне знать, я боевой офицер. Я никогда не имел дела с женщинами, все только с оружием и сражениями. – Он бережно опустил ее на ноги. – Но я все равно боевой офицер. Я все могу. А если не могу, то помолюсь ко Господу, и Господь мне поможет, – сказал он. И стал уже серьезным.