Ибо крепка, как смерть, любовь… или В бизоновых травах прерий

Когда-то была обычная история. Два сына и стесненные обстоятельства семьи. Оба талантливых, любимых, подающих большие надежды. Кто-то должен был наступить на горло своей собственной песне. Уильям был старшим, и он решил, что это будет он. Младший поехал в Англию поступать в Оксфорд. А Уильям оставил Гарвард и перешел в Вест-Пойнт, куда у него получилось поступить от избирательного округа по рекомендательному письму к сенатору штата. Дальше отец с матерью тоже уехали в Англию. Продали обедневшую и опустевшую родовую усадьбу. А он остался со своими капитанскими погонами, а он успокаивал мать, что живут же другие люди, и, значит, он проживет тоже, а они пусть будут лучше рядом с братом, который и стал талантливым математиком, и уже женился, и у которого даже ведь появился и новый Вингстон-младший. Они уехали. А потом все стало уже неважно. Потому что началась война.

Когда наступил мир, все уже было как было. Вместо Гарварда его вкус, его талант и вся его учеба в Вест-Пойнте стали уже инженерным делом[243]. Проектирование и расчеты. Уильям Вингстон получил назначение на Запад, в Миннеаполис. Какое-то время полк стоял в Висконсине. Здесь Уильям Вингстон сделал предложение руки и сердца местной поселенке с серо-зелено-карими глазами. По таинственному стечению обстоятельств этой поселенкой была Хелен, сестра его друга. Правда, самого Натаниэля Уильям не застал дома. Где-то в прериях, где-то в Миннесоте.

Где-то в прериях, где-то в Миннесоте Уильям и Хелен на своем пути в Миннеаполис, куда отправились вдвоем вдогонку уже ушедшего полка, повстречали дакотов, непонятно, то ли дружественных, то ли враждебных. Хелен посмотрела на своего Уильяма. На его капитанские погоны. Вспомнила детство. Вспомнила Сколкза Крылатого Сокола, который упорно и непоколебимо ненавидел ее брата. И почувствовала, как дрогнуло и похолодело сердце. Как земля уходит из-под ног ее мустанга. Наверное, она даже и не думала, что так любит своего мужа. Наверное, даже и не представляла. Вот почему люди тогда больше не женятся и не выходят замуж. «Брак по природе один, как одно рождение и одна смерть, – отвечала сестра святителя Григория Нисского, святая Макрина, когда по смерти жениха ей предложили выйти замуж за другого, – жених мой жив в надежде воскресения, и было бы нехорошо не сохранить ему верности».

Хелен поняла. Ты ведь теряешь своего товарища. Своего друга. Свою душу. Это ведь недаром так сказал Иоанн Златоуст: «Перенести разлуку с любимой душой, это подвиг не малый, для него нужна и очень мужественная душа, и любомудрый ум»[244]. Нет такого крика, чтобы крикнуть, нет такого вопля, чтобы закричать от этой боли. Молчать. Только молчать. Как всё сказал святитель отче Иоанне Златоусте: «Видишь, какой величайший подвиг – быть в состоянии спокойно перенести разлуку с любимым человеком, и как горестно и печально это дело, как оно требует для себя души возвышенной и мужественной?» Хелен глянула долгим, запоминающим взглядом на своего сероглазого офицера. Уильям, Уилл, Уилли. Его темные серые глаза, глаза боевого капитана, были полны спокойствия и беспристрастности.

– Я не подумала, мне надо было тебя одеть в дорогу в какой-нибудь из оставшихся костюмов Ната, – не удержалась она от горького высказывания. – Вы ведь с ним одного роста. А тогда ты бы сошел за друга индейцев, и мы сейчас были бы в большей безопасности.

– Почему мы должны из всего делать трагедию, Хелен? – заметил Уильям. – Пускай получилось как получилось. Что уже теперь?

Хелен невольно улыбнулась. Какой он отважный и просто спокойный, Уильям. Придвинулась ближе к нему. И спокойно посмотрела на прерии. На приближающуюся группу индейцев. Странно, но ярости не было. Отчаяния не было. Была только тишина, звенящая тишина, когда все просто и понятно, и есть стойкость. Через печаль. Щемящую сердце и щемящую глаза печаль. Но все равно. «Ибо крепка, как смерть, любовь» (Песн.8:6).

Приблизившийся вождь дакотов приветственно поднял руку. Наверное, он тоже не знал, как отнестись к встречным путникам. Вроде бы мирная семейная пара, если бы не синяя форма мужчины, которая невольно создавала превратное впечатление. Сколкз постарался не обратить внимания на поднявшуюся ненависть. Как бы то ни было, но мирный договор есть мирный договор, и жизнь в чужом племени – жизнь в чужом племени, и он должен поступить так, как поступил бы сейчас Синяя Стрела.