Ибо крепка, как смерть, любовь… или В бизоновых травах прерий

Она не узнает. Она никогда не узнает жестокой правды этой ночи. Они будут сейчас сидеть с Уинаки и смотреть на траву, на небо. Подруги постараются поговорить, поговорить так, чтобы запомнить этот разговор навсегда. Залогом дружбы. Залогом новой встречи. Залогом памяти. А потом Уинаки улыбнется и скажет:

– Слава Богу за все. Правда, Белая Лань?

Они улыбнутся вместе. Как всегда. Каждому – свое, у каждого – свое. Многими далями и судьбами. Слава Богу за все.

X

Натаниэль вышел к залитому солнцу песчаному плесу. Отпустил серебристо-стального скакуна на волю. Сколкз подошел сзади.

– Прости меня, Маленький Сын Волка, – наконец произнес он.

– Ты меня прости, – серьезно ответил Натаниэль. – Ты меня спас. Прости. Правда, прости.

Слова, что они были, слова. Слов не было. Сколкз спас его. Оказывается, помог ему. Но сколько он на него подумал, сколько ожесточенности к нему почувствовал на своем сердце. Осудил и оклеветал, ничего не зная, как все на самом деле. Натаниэль поклонился перед ним на траву, к земле, и снова поднялся.

Сколкз стоял и смотрел. Он не понимал. Почему он всегда злился и ненавидел его? Нат и Нат. Такой же, как Текамсех.

– Вот, возьми этот нож, Маленький Сын Волка, – помолчав, сказал он. – Моя кровь – твоя кровь, и твоя кровь – моя.

Лезвие ножа блеснуло в его руке, но он не успел сделать пореза по своей ладони. Натаниэль перехватил его руку. Когда-то он пролил вот также свою кровь в дружбу с Текамсехом. Отчаянная, мальчишеская глупость. Цена его крови, купленной дорогой ценой, кровью Спасителя, – жертва на чужой жертвенник. Он поймет потом. «И преклонился человек, и унизился муж» (Ис.2:9). Только нет для Господа никакого неизглаждаемого греха, кроме нераскаянного. «Тогда придите – и рассудим, говорит Господь. Если будут грехи ваши, как багряное, – как снег убелю; если будут красны, как пурпур, – как волну убелю» (Ис.1:18). Но покаяние – это вся жизнь. Вчера, сегодня и снова завтра. Сердце сокрушенно и смиренно. И если сделал когда-то что-то, то не делать больше этого снова.

Натаниэль отступил на прежнее место.

– Нет, Сколкз. Не надо. Это ведь просто знак, символ. Нам не должно быть важно. Нам должно быть важно только то, что мы решили с тобой в своем сердце.

Сколкз не пожал его протянутой руки.

– Ты передумал, Сколкз Крылатый Сокол? – снова прозвучал в наступившем молчании голос Натаниэля.

Сколкз посмотрел на него прежним, холодным и безжалостным взглядом:

– Ты сам только что отказался от нашей дружбы. Дружбы, которая выше жизни. Чего же ты хочешь, Маленький Сын Волка?

– Я не отказывался, – сказал Натаниэль. И неожиданно для самого себя добавил: – Но так сказал Господь Саваоф, чтобы не воздавать чести никакому знаку и символу больше Бога. Не клянись, «ни головою твоею не клянись, потому что не можешь ни одного волоса сделать белым или черным. Но да будет слово ваше: «да, да»; «нет, нет» (Мф.5:36–37).

Сколкз смотрел на него и о чем-то задумался. Молчал. Яркий, пронзительный солнечный свет лился с неба до земли.

– Ты прав, Маленький Сын Волка, – наконец произнес Сколкз. – «Но да будет слово ваше: «да, да»; «нет, нет», – повторил он. – Ты прав. Эти слова выше братства по крови.

Он протянул ему руку. Они не заметили и не услышали бесшумных шагов где-то рядом. Они уже были не одни на этом берегу. Они поняли только тогда, когда их рукопожатие словно оказалось скрепленным еще больше – положившим на него уже и свою руку Текамсехом.

Синяя Стрела, Митег и Вамбли-Васте остались стоять чуть в стороне и улыбались. Они подойдут и попрощаются, и порадуются, и попечалятся, чтобы помнить всегда друг о друге, чтобы не забывать никогда своей дружбы. Но сейчас это было неважно. Сейчас они стояли, и верили, и не верили чуду – Сколкз Крылатый Сокол и Маленький Сын Волка стали друзьями.

Текамсех тоже отошел и стоял, и смотрел на реку и на зеленую траву, и пение птиц в лесной чаще звучало сейчас оглушающе и торжествующе, как никогда. Когда-то тогда Уинаки не все сказала. Бывает горе, великое горе, такое, что не вместить человеческому сердцу. Но бывает и радость. Выше неба и больше мира. На которую тоже нет слов. Когда ничего не важно и ничего не жалко. Когда тоже – слава Богу за все. Когда вдруг возможно невозможное, чего ты никогда ведь не надеялся и не думал. И когда все, что можно выразить словами – это только тоже тогда сказать:

– Не как ты хочешь, а как Бог даст…

Глава 4. Под небом Миннеаполиса

I