Ибо крепка, как смерть, любовь… или В бизоновых травах прерий

Они зашагали по тропинке. Уинаки вздохнула, невольно задумавшись сейчас о всех превратностях жизни. Сколкз Крылатый Сокол ненавидел Натаниэля. Она сама пойдет замуж за нелюбимого человека. А солнце заливало песок и траву. Где-то и в чем-то сокрыта, наверное, великая тайна. Потому что слишком яркий солнечный свет бывает ведь на этой земле.

III

Мэдилин не придала значения тому моменту, что Хелен очень быстро покинула вдруг общество матери и своей подруги за накрытым к чаю столом, даже и не успев притронуться к чашке. Конечно, непонятно, но девочка почему-то вспомнила, что именно сейчас ведь должна посмотреть на лошадей, собрала с собой узелок и убежала. Мэдилин лишь пожала плечами.

А потом они разговорились с Уинаки. О чем-то, не имеющем значения, о чем-то своем и родном обеим. В задушевном и тихом разговоре Уинаки как-то самим собой упомянула и о том, что она уже совсем скоро выходит замуж.

Мэдилин почувствовала в ответ невольную печаль. Время летит. Летит так быстро, что и не заметить. Вот вчерашние девочки становятся невестами и женами.

– Ты рада, моя дорогая? – заметила она. – Или это воля твоих родителей?

– Я люблю другого, – просто и печально сказала Уинаки.

Мэдилин с ответной грустью во взгляде посмотрела на нее. Мир, этот мир. В котором всё как всегда. Горесть и печаль. Боль и все скорбные чувства.

– Но я думаю, что всякие родители любят ведь свою дочь и не отдадут ее замуж за плохого и злого человека, наверное, это достойный избранник, как ты думаешь, Уинаки? – попыталась она найти свои слова утешения.

– Все так, миссис Мэдилин, – поддержала ее девочка. – Сколкз Крылатый Сокол, конечно же, станет смелым и великим воином и когда-то он мне, наверное, даже и нравился, хотя я и не понимала этого, потому что была еще слишком мала. Но в моем сердце уже всегда будет другой человек.

– Может быть, тогда все-таки можно уговорить отца и мать, и они поменяют свое решение? – предложила Мэдилин заведомо безумный, как она сама понимала, ход развития событий. Но она ведь должна была все-таки что-то сейчас сказать.

– Нет, моя беда не в воле моих родителей. Они очень любят меня, и хотя мы со Сколкзом остались последними дакота из своего племени, и эта свадьба просто не может не состояться, я знаю, что я упросила и умолила бы их, но я ведь люблю того, кто никогда не полюбит меня…

Уинаки помолчала.

Мэдилин как раз встала из-за стола и стояла спиной к ней, убирая сполоснутые чашки на полку. Поставила одну. Осталось поставить другую. Она невольно на миг забыла, зачем у нее в руках эта чашка, когда голос девочки прозвучал наконец снова.

– Я люблю Натаниэля, – сказала та.

Мэдилин передумала ставить свою чашку на полку. Она снова села к столу и налила чая. Помешала ложечкой.

Она не думала. Мэдилин никогда не думала так о своих детях. Они были еще детьми. Но они были уже выросшими детьми. Это был новый мир. Новые опасности. Она не сомневалась в чистом, горячем и нежном чувстве Уинаки. Первая любовь. Только где-то рядом ведь и такие взрослые страсти. Да, всё так, подумала Мэдди. Но Натти все-таки еще совсем мальчишка. Девочки взрослеют раньше. У Натаниэля все равно его лук и стрелы, и его дружба с Текамсехом, и словно бы и ничего другого вокруг. А еще он все равно должен был все знать: «А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем» (Мф. 5:28).

Наверное, она слишком задумалась. Молчание стало затянутым.

– Может, я не знаю своего сына, – начала Мэдилин, – но я почему-то думаю, что Натаниэль весь в своих приключениях с луками и стрелами и меньше всего может думать о том, чтобы у него появилась бы вдруг невеста, даже такая красивая и замечательная, как ты, Уинаки, Первый Утренний Луч…

– Вот всё ведь так и есть. Он не замечает и не видит меня, – тихо произнесла Уинаки. – И никогда не заметит и не увидит…

Мэдилин посмотрела на нее. Ее серо-зелено-карие глаза засветились таинственным, задумчивым светом. Словно просторами прерий и далями памяти. Горькой грустью бизон-травы. Но вместе с тем и тайным, сокровенным счастьем.