Ибо крепка, как смерть, любовь… или В бизоновых травах прерий

Сейчас все казалось так просто, так понятно. Они молча сидели над рекой, мальчик и девочка, брат и сестра, светлоголовый, с серо-голубыми глазами Тэн и темнокудрая Нелл… Словно дети из какой-нибудь старинной забытой сказки, еще не знающие ее начала, не знающие и конца, которым предстояло ведь найти в ней много приключений и повстречаться в жестоком противостоянии с силами зла, чтобы победить или погибнуть в этой борьбе. Только это была не сказка. Это была жизнь, и битвы, и зло были ближе и реальнее, чем казалось со стороны или чем представлялось и думалось им самим. «Смотри, какой был Давид! Не поешь ли ты его псалмы?»[97].

Мгновенье, все равно что вечность. Они разомкнули руки. И, может быть, это прошумел ветер в осоке или легла вдруг на воду тень пролетевшей птицы, но притаившаяся где-то рядом сказка вот так внезапно уже словно оборвалась, так и не начавшись. Они не знали. Они ничего не поняли. Они все поймут потом. «Мужайтеся, и да крепится сердце ваше, вси уповающии на Господа» (Пс.30:25).

V

Невидимая иволга выводила где-то над головой свои радостные, заливистые трели. Солнечные блики пробивались сквозь листву. Новый, полный юности и сил день был сейчас в самом разгаре. Уинаки тихо, неслышно пробралась к реке. Она шла мимо, совсем в другую сторону, но не удержалась и свернула. Там, на берегу, могли быть Текамсех с Натаниэлем. Они любили это место. Тогда можно было выйти к Текамсеху и что-нибудь спросить, например, когда его ждать сегодня домой. Потом нарвать себе букет цветов с ближней поляны и пойти дальше. Да и неважно, что потом. Главное ведь – просто увидеть Натаниэля. Чтобы сберечь, сохранить в своем сердце эти крупицы, крохи своего счастья.

Она не вышла сегодня к брату. Что-то удержало ее сегодня. Уинаки стояла за деревьями, неслышная и незаметная для двоих друзей. И смотрела на них. Но почему-то с новой грустью и с новой болью.

У нее была мечта, у нее была любовь. Мечта и любовь, которым не суждено ведь сбыться. У нее была не мечта и не любовь. У нее было горе, горе, которое, казалось, было больше мира и выше неба. Уинаки одернула себя. Больше мира и выше неба? Больше Гефсиманского сада?

«Отче Мой, – говорил Господь в молитве Своей, – аще возможно есть, да мимоидет от Мене чаша сия: обаче не яко же Аз хощу, но якоже Ты» (Мф. 26, 39); «обаче не Моя воля, но Твоя да будет» (Лк. 22, 42).

Уинаки прильнула к шершавой коре дерева, возле которого стояла. Она смотрела на Натаниэля и смахивала горячие, жгучие слезы с глаз. Она видела его чуть сбоку, такого знакомого и родного ее сердцу. Уинаки стояла и смотрела, и не могла насмотреться, и проливала слезы, но это были какие-то новые слезы. Слезы боли и утешения.

VI

Совсем скоро настанет вечер этого, казалось бы, обычного дня. А потом другой, и еще следующий. И однажды эта девочка с черными бархатными глазами все-таки появится в местном поселке бледнолицых, где, оставив лошадь, юная и отважная, дочь лесов и прерий, она вступит за ограду православного храма. Она еще не уверена. Она еще не знает: «Благословен Господь, яко удиви милость свою во граде ограждения» (Пс.30:21).

Это будет один из будущих дней. Вечер. Полумрак. Никого. Несколько свечей перед иконами. Высокие своды. Тишина. Она тихо, неслышно ступая, шагнет в таинственную глубину. В черном облачении выйдет священник.

– Благослови вас Господь, чадо. Вы что-то хотели? – заметил он.

– Не знаю, – серьезно сказала Уинаки. – Я много слышала про Бога. Сотворшего небо и землю. Мы, дакота, верим в небо, звезды и солнце. В наши тотемы. Но как мне узнать, Господь Бог – это выдумка бледнолицых людей или же правда. Дакота не могут верить словам белых. Они слишком часто обманывали нас, и мы знаем слишком много коварства от них.

Она удивилась простоте и неожиданности ответа.

– Оставайтесь. Приходите еще. Приходите на службы. Приходите на огласительные беседы, я скажу вам, когда подходить. И да помилует вас Господь и откроет Евангелие правды. Я вам ничего не скажу своими словами. В Бога можно поверить только своей душой. Самой жизнью. И вы правы, нельзя слушать всех и каждого. Есть такая вера в Бога, которая уже и не вера в Бога.

Уинаки огляделась, невольно затаив дыхание. Покой и тишина лились в душу, просто не могли не литься в нее. Может быть, кто-то другой бы и не заметил, но она ведь выросла среди простора зеленых трав и синего неба и, наверное, души просто коснулась эта тихая и величественная красота вокруг.

Она шагнула к горящим свечам:

– А можно, я зажгу тоже?..