Новый огонек пламени засветился перед иконой. Уинаки смотрела на свет свечи, а потом тихонько повернулась и вышла. Шелест прикрытой двери так отчетливо послышался в храмовой тишине. Отец Авив, наверное, уже знал, как все будет. Многие заглядывают. Немногие приходят снова. Но все-таки кто-то и появляется. Как Натаниэль Лэйс, разбалованный своей любящей и снисходительной матерью, который ведь только недавно начал наконец ходить на службы как положено. Все может быть. У Бога все возможно.
Уинаки Первый Утренний Луч пришла снова. И стала приходить уже всегда.
VII
А потом Текамсех как-то спешил на охотничью тропу и случайно заметил сестру на зеленой траве близ укромного спуска к реке. Он хотел бежать дальше, но рядом с Уинаки, сидевшей над рекой и вышивавшей бисером новую рубашку, лежала книга, и эта книга была ведь книгой с таким непонятным названием Святое Евангелие. Текамсех знал, что такая же книга бывала в руках у Натаниэля, но он никогда не придавал значения. Они с Натаниэлем были друзьями, и это было главное. У них были свои приключения и занятия, а во что он там верил и что там был за Бог – все это было ведь словно где-то в параллельной жизни, было таким далеким и неважным.
Но пройти так просто мимо Уинаки у него не получилось. Это было что-то неправильное, что она читала эту книгу.
– Это книга бледнолицых, – заметил он и присел рядом. – Дочь лесов и прерий, как ты, не должна читать эту книгу. Пусть ее читает Натаниэль.
Она посмотрела на него:
– Это книга всех людей на земле, – сказала Уинаки. – И дакотов тоже.
– Ты забываешь, Уинаки. Нет, у нас, у дакотов, солнце, луна, ветер, вода, звезды. Нам не нужна вера белых людей, зачем ты забываешь веру своих отцов?
Уинаки Первый Луч посмотрела на него с непобедимой уверенностью во взгляде:
– Я тоже так думала когда-то, Текамсех, – согласилась она. – Но теперь я знаю правду.
– С чего ты взяла, что все в этой книге – правда?
Уинаки задумалась. Это была тайна. Этого нельзя было сказать словами. Это было, как написано в Святом Евангелии:
– Не спрашивай меня, Текамсех, – наконец отозвалась она. – Откуда ты знаешь, что вот эта тропка ведет к реке, а вон та – на лесную опушку? Не поймешь ведь, пока сам не узнаешь. Это надо понять самому.
– Но мы с тобой брат и сестра. Что тогда с тобой не так, Уинаки? Мне ведь хватает моего Маниту, – заметил Текамсех.
Уинаки улыбнулась грустно и мягко.
– Потому что ты еще не знаешь жизни. И лучше, чтобы никогда и не узнал. Потому что ты молод, силен и исполнен гордости, и ничего ты не знаешь, что в жизни иногда бывает так, что все, что тогда остается – это только сказать самому в себе и перед Господом Богом:
Текамсех пожал плечами:
– Я понял тебя. Но тогда это просто книга для таких женщин, как ты. У которых, конечно же, бывает иногда слабость и нежность души. Но мужества и стойкости у воина дакота хватит на все. Мне жаль, Уинаки. Я не думал, что ты такая, прямо как боязливая сова.
Девочка промолчала. Наверное, это были обидные слова. Она могла бы сказать. Наверное, она многое могла бы сказать. Но спора не было. Уже не было. Уинаки начала плести бисер дальше. А где-то на сердце сквозь навернувшиеся слезы все еще вспоминались слова Текамсеха и другие слова, слова, невидимо прервавшие наконец ее препирательство с братом:
– Хорошо, Текамсех, я услышала тебя, – помолчав, заметила она.
Текамсех вздохнул.
– Но меня ты все равно ведь не послушаешь. У тебя теперь на всё Святое Евангелие. Ладно. Будешь как Натаниэль. Прости за сову. Натаниэль ведь очень смелый Маленький Сын Волка. Хотя он уже никакой и не маленький. Вот ты тоже, совсем ведь уже невеста.
Уинаки тряхнула косами и улыбнулась.
Глава 6. Конец детству
I