Ибо крепка, как смерть, любовь… или В бизоновых травах прерий

– Не хотел бы я сидеть и ждать в этом доме, но, видимо придется, – своим обычным пренебрежительным тоном заметил между тем Сколкз Крылатый Сокол.

Он осмотрелся и сел у стола. Натаниэль устроился по другую сторону. Мэдилин удержала невольный вздох. Отчаянная тишина повисла над ними. Словно это два грозных и бестрепетных льва расположились вот так рядом, казалось бы, такие ведь равнодушные и безразличные один к другому, но вместе с тем готовые на все – броситься ли вдруг друг на друга или же раскланяться и разойтись каждый в свою сторону, в зависимости от обстоятельств.

Мэдилин толкнула дверь из комнаты, поставила чашки и блюдо с нарезанным пирогом. Глянула на Сколкза. Наверное, она устала ненавидеть. Устала бояться. А может быть, просто старалась всегда молиться? Она не знала. Но почему-то она чувствовала какое-то спокойствие. Была только боль и печаль за своего Натаниэля. «Твоя воля, Господи». И жалость ко Сколкзу. А она, что она сама? «Делай, что можешь полезного и что позволяет закон, твоим любимым; но всегда поручай их Богу»[107], – вот такой ведь должна была быть ее любовь к своему сыну. «Христианин должен обращать особенное внимание на душевный недуг памятозлобия, изгонять его при первом появлении, не дозволять ему возгнездиться в душе ни под каким предлогом, как бы этот предлог ни показался праведным при первом взгляде на него. Если допустим действовать памятозлобию – оно опустошит душу, соделает все подвиги и добродетели наши бесплодными, лишит нас милости Божией»[108].