Музей современного искусства в Москве хотел делать Ерофеев, хотел делать Бажанов, Глезер хотел. Но все это высказывались пожелания, я читал в журнале «Арт-Хроника» полемику Бажанова с Церетели. Или Ерофеева. По поводу Провиантских складов на «Парке Культуры» Церетели говорил, что все просто — надо военным дать дом, а себе взять склады. Все просто получается. Конечно, Бажанов или Ерофеев не способны это сделать, они же совершенно другого типа люди. И денег нет для этого, и глаз не так подмигивает кому надо. А он говорит с чувством своего превосходства, даже издеваясь над ними. «Дурачки, не можете, а лезете. Успокойтесь, я вам покажу, как надо». Вообще, феномен: наряду с определенной художественной средой — с галереями, критиками, публикациями — одновременно существует Академия художеств СССР с Церетели во главе, которая абсолютно не имеет никакого отношения ни к современному искусству, ни к идеологии, ни к рынку. Как объяснить это параллельное существование? Я предложил такой ответ — можно рассматривать институцию Академии художеств как некое искусственное образование, перформанс на фоне московской художественной жизни.
Они стараются как раз быть мейнстримом, много читают и хорошо знают, что к чему. Сначала они были в фарватере у Кабакова, потому что за суперстаром надо идти — с этим связана своя карьера. Сейчас поотстали, поезд ушел. Они накинулись на молодых, из которых хотят делать заметные на Западе фигуры, что очень трудно, поскольку молодые сами стараются так или иначе быть похожими на западное искусство. Я видел одеяла, тряпки с аппликациями Новикова, Африки инсталляции видел в Нью-Йорке, где лежит какой-то персонаж в психиатрической больнице. Когда я ходил по выставкам в том же Нью-Йорке или листал журналы, то видел типологически те же самые вещи, может чуть-чуть отличающиеся от Новикова. Хотя я уверен, что у него, как человека умного, наверняка есть какая-то философия, подоплека. Но я этому не очень доверяю, все-таки я смотрю вещи. Если мне станет интересно, я буду что-то читать. Даже прочту имя художника. Но смотрю вещи. В Африке я тоже не увидел чего-то, что заставило бы среагировать активно. Ходишь по Челси, видишь много инсталляций такого типа, варианты одного и того же. В Париже тоже, хотя и гораздо меньше, чем в Нью-Йорке.
Всегда есть мейнстрим, который и является настоящим конформизмом. Многие хотят строиться в колонну за суперстаром — так легче сделать карьеру. И это происходит везде, во всем мире. Ни один критик не придет в Париже на твою выставку, если ты не входишь в список. Это называется внутренний конформизм. Но 90 процентов людей — конформисты. Они хотят быть как все — делать деньги, карьеру. Не так много людей могут идти наперекор. Меня поразила одна история. В 2000 году в Лондоне была сделана художественная выставка — копия павильона «Искусство» на промышленной ярмарке в Париже 1900 года. Собрали те же самые имена и, по возможности, те же самые картины. Параллельно сделали второй павильон, где выставили художников, которые жили в то время, но на ярмарку не попали. И вот, в первом павильоне — почти ни одной известной вещи. То есть они существуют только исторически, а как художественное явление — исчезли. А во втором павильоне — Ван Гог, Сезанн. Так происходит всегда, и это не переделаешь. Так что надо терпеть и заниматься своим делом.
Среди пишущих по-русски я выделяю Александра Боровского. Это один из самых компетентных людей. В отличие от многих он имеет глаза. Многие не любят искусство и не знают, как на него смотреть, просто занимаются тем, что что-то объясняют. Он — умница большая, очень образованный человек и очень хорошо пишет. Я был просто поражен текстом, который он написал для моей выставки в Нью-Йорке, настолько тонко и точно было написано, не только какие-то вещи, которые трудно не разглядеть. Хотелось бы, чтобы такой человек написал монографию. Может быть, напишет?