Идеально другие. Художники о шестидесятых

У Володи молодость была очень трудная, тяжелая, мать всегда от него что-то прятала, даже во время войны. Если мне отец готов был покупать все ящиками, то у него ничего не было. Меня родители всегда опекали, как в детстве, отец краски мне покупал, мольберт мне сделал, этюдник мне заказал. Володя все добывал себе сам, и краски и подрамники. У Володи была небольшая комната на троих, его сестра умерла, дом совсем рядом с МОСХом, его потом снесли. Я даже не знаю, как они ухитрялись так жить. Напротив был особнячок, где жила Ирина Богданова, она его заманила, он изменил моей сестре, женился на Ирине, родилась дочь, все было ничего, потом разладилось, она полюбила другого, и Володя остался один, без руля и ветрил, мыкался и очень сильно пил. Ирина с ним разошлась, найдя другого мужчину. Все это было от семейства, куда он попал. Отец Ирины был профессор, врач, мать — гинеколог. У нее была квартира, у Нади с матерью только комната, правда довольно большая. Семья моей тетки была слишком простая для него, никаких профессоров там не было. Володю это не привлекало, его всегда тянуло к званиям. Совсем молодые мы виделись у тетки и снова встретились уже в училище, это был 46-й год, как только поступили и его приняли на скульптурное отделение, в один год со мной. Помню, Володька пришел, и у него было обручальное кольцо. Я пришла к ним, когда он только женился на Ирине, и у меня никакого чувства к нему не было. Я иногда приходила, мы обменивались книжками, были абсолютно товарищеские отношения.

Мы с Немухиным прожили на улице Горького восемь лет, в восьмиметровой комнате, отгороженной от большой. Он работал там, я в большой комнате. Там начались абстракции, большую картину из Третьяковки — желтую с голубым — я писала там, в большой комнате, в своей я бы ничего не смогла написать. Как раз в это время пришел Георгий Дионисыч и увидел, как я начала ее делать. В Прилуках все уже было, все определилось во мне, я писала пейзажи по-своему, импрессионисты тут не играли никакой роли. Конечно, был очень большой энтузиазм. Хотелось и новые формы осознать, а сильным цветом я отличалась всегда. Я кисточкой мало работала, а Володька говорил: «Вот когда кисточка в руках, это замечательно!» Мастихином, темперой он работал очень быстро, всегда над столом, от этого у него сейчас спина болит. Были у него большие, энергичные абстракции, где-то они соответствовали этим рисункам. Он работал быстро, сериями, заводной, как машина. Но мы не могли развернуться — у нас не было ни помещения, ни мастерских, как у многих из тех, кто сейчас считаются крупными авангардистами чуть ли не самого высокого пошиба. У них все было, они были обеспечены, их родители жили в отдельных квартирах, а мы были бедные. Мой отец не был, не мог быть бедным — но мы жили в коммунальной квартире, рядом жили родители с сестрой.

Зимой мы с Володей каждый год работали во Дворце Горбунова, делали оформление для Нового года, так мы могли заработать хорошие деньги на какое-то время. Помню, я расписала дворец супрематизмом. Колонны обернула снизу холстами с супрематическими композициями — их нельзя было портить. А в другой раз сделала оп-арт, все сверкало, крутилось и вертелось! Никто ничего не понимал — ярко, какие-то формы мелькают. Я не могла работать так, чтобы было не творчески, — и тут так получилось. Жалко, надо было все это сохранить. Был такой Геннадий Гарнисов, он рано умер — у него сохранились фотографии всех наших росписей и скульптур из Дворца Горбунова, всего, что мы в этом дворце вытворяли. Работали там Володя, Оскар, Толя Гусев, который с нами учился, очень способный был человек. Володя устроил его в «Вокруг света», их считали воскресными — расписывать они могли только по выходным, так как работали каждый день. Когда мы жили вместе, Немухин должен был и какие-то деньги зарабатывать. Художник Владимир Семенович Чернецов, с котором мы очень дружили, в 60-м году устроил Немухина работать в «Вокруг Света». И там он очень много делал иллюстраций — полеты, воздушные снаряды и прочее. Толя Гусев, брат знаменитого Николая, работавшего в Ферапонтове над фресками Дионисия, там так и остался и стал главным художником после Чернецова. Зимой мы работали там, а весной перебирались на ВДНХ, где могли заработать на все лето. Получали денежки и закупали консервы в Прилуки — тогда ничего не было, дело было после войны. Жили на природе каждое лето, работали и были счастливы, как никто.