Идеально другие. Художники о шестидесятых

Неофициальные квартирные выставки никто особенно не считал, но я думаю, что они были самые интересные. Каких-то особенных выставок у Волконского я не помню, а Рихтер устраивал у себя выставки Краснопевцева. Нутович был очень хороший фотограф и тонко понимал живопись, делал выставки на дому. Любил выпить, писал и читал стихи, любил Пастернака. У Нутовича многое сохранилось, он был самый интересный среди них — что касается знаний и любви к искусству. У него было больше культуры, он сам был поэт и очень хорошо читал стихи. Есть фотографии, где мы сидим у него за столом — Оскар, Валя, Лев, Галя, Володя, Коля, основное наше ядро. Однажды, мы жили в маленькой комнате рядом с отцом, пришел друг отца Червонный, пришел Женя Нутович, подвыпил, читал стихи, он очень много знал стихов, не только Пастернака. А потом приходит наш домовой судья, Николай Васильевич. И вдруг попал в такой водоворот, в какой не попадал со времен революции, — люди читают стихи, ведут интересные разговоры. Игорь маленький там тоже присутствовал. Амальрик продавал картины, Русанов не помню, собирать он стал, наверное, в то же время. Вера Русанова, говорят, все продала.

Когда Амальрик вернулся из ссылки, папа устроил его на работу в Агентство печати «Новости» и купил у него вашу картину, под которой я вырос, — за 300 рублей, выбрав между ней и рабинским «Рублем».

Вадим, я прекрасно помню эту картину! Но Андрей мне деньги за нее так и не отдал. Потом я его в Америке встретила. Он был очень важный: «Лида, ну как ты?» Я дала ему прикурить — заметила, что зазнался. А потом какое несчастье с ним произошло, оторвало голову. Гюзель, когда он был еще в лагере, приснился сон: она идет по квартире и все залито водой. И внутри она видит голову Андрея, она ее вынула и положила в таз. Я очень хорошо это запомнила. Но она могла и наколдовать чего-нибудь. Рассказывала она это в Москве. В Париже, когда мы ее встретили, она к нам даже не подошла — а ходила каждый вечер в Москве. Мы оказывали друг другу услуги — не продавали, а давали «на повисение». Денег у них не было, а наши картины они показывали. Талочкин появился позже, не знаю, откуда он вообще взялся. Он сильно от других отличался. Остальные были для меня свои, Талочкин не очень был свой, сам по себе. Нутович очень благоволил к художникам, Талочкин был потверже, нашел для себя пристанище — хотя явно все ему нравилось. Талочкин не продавал, а тот же Нутович — да, и очень хорошие работы. Глезер — совсем другое, не мой человек.

Глезер симпатичен своей авантюрностью, максимализмом! Но время энтузиастов его типа, увы, прошло.

Глезер был большой ловкач, искатель приключений, авантюрист в хорошем смысле слова. Но он, безусловно, сделал нашу первую выставку на шоссе Энтузиастов в 67-м году. Нас было 12 человек: мы, Зверев, Плавинский, Воробьев, Штейнберг. На открытие приезжали Евтушенко, кто-то еще, но я с ними не встречалась. Само событие было очень интересно и хорошо устроено. Очень вежливо нас развезли домой и привезли картинки. Сашка сгущает краски, никакого скандала там не было. Закрыли выставку через полтора часа, и все. Но ничего нам за это не было. Коллекцию в его квартире сделали мы, до последнего гвоздя, сам он безрукий. Часто занимал деньги и не отдавал. Какое-то время он был секретарем комсомольской организации, мог куда-то пойти, что-то организовать, но все для него делали сами художники. Сам по себе, без помощи художников, он ничего собой не представляет. Тем, что делал Глезер, какие-то журналы, мы почти не интересовались. Когда Глезер собирался уезжать, он начал вести себя не очень-то хорошо. Мог говорить грубые вещи, это говорит о его несостоятельности. Если у человека есть какие-то твердые убеждения, если он чувствует твердую почву под ногами, он будет вести себя по-другому.

В Париже Глезер привел меня к Оскару, сам не пошел, ждал внизу. Дальше пошли в кафе, заказали кофе, тут закрывают, в следующем тоже, пошли к нему, пили вино, сидели полночи без света — он боялся, что хозяйка узнает, что кого-то привел. Было неловко и жаль его. А через какое-то время он устроил в маленькой галерее прекрасный день рождения, с танцами и стихами.