Идеи о справедливости: шариат и культурные изменения в русском Туркестане

Русская поземельная политика в Средней Азии строилась на предполагаемом признании локальных форм землевладения и землепользования. Логическое обоснование такой политики было простым: утверждение существующих форм земельной собственности должно было принести империи стабильный налоговый доход. Вопросы о том, считала ли Российская империя такой поток доходов достаточным для финансирования туркестанского колониального проекта и как программа поземельно-податного устройства сочеталась с политикой переселения, выходят за рамки данной книги. За ответами на эти вопросы читатель может обратиться к блестящим работам Беатриче Пенати[615].

Большую важность для правовой истории русского Туркестана представляет тот факт, что колонизация повлекла за собой бюрократизацию местных представлений о собственности и последующую их модификацию. Результатом плана Российской империи по сохранению туземных концепций землевладения и землепользования стало сужение прежнего многогранного понимания земельных отношений и превращение его в либеральную концепцию землевладения. Согласно местным источникам, в эпоху до российского завоевания среднеазиатские правители, землевладельцы и арендаторы воспринимали землю скорее в терминах узуфрукта и ренты, чем в терминах имущественных отношений. Это нашло отражение в исламских юридических источниках и нотариальных документах, где правовой термин «милк» («собственность») обозначает доход с земли, а не саму землю. Земля не являлась лишь товаром, который можно обменять или монетизировать; жители Средней Азии, как правило, рассматривали ее с точки зрения сельскохозяйственной продукции, которую может дать тот или иной участок. Поэтому, согласно местным юридическим источникам, право собственности на землю следует приравнивать к праву собственности на доход с земли и рассматривать эти права как эквивалентные друг другу. Иными словами, крестьянин, работающий на участке земли в Маргилане и получающий свою долю урожая с него, не особенно был озабочен тем, что этот участок с юридической (то есть формальной) точки зрения принадлежал жителю Ташкента. Действительно, крестьянин мог перепродать свои имущественные права на землю другому лицу, заявив, что посадил на участке деревья, построил склад или амбар. Исламские правовые документы говорят нам, что частные лица могли продавать и покупать не сам участок земли, а расположенные на нем элементы благоустройства (ускуна/сукнийа). Представляется маловероятным, чтобы крестьянин мог иметь право собственности на какое-либо отдельное плодовое дерево; однако он, должно быть, понимал, что его права на землю, где растет это дерево, обусловлены наличием в его собственности доли урожая с дерева. Среднеазиатские фетвы ясно демонстрируют, что землевладельцам порой нелегко было выселить крестьян-арендаторов с земли, поскольку принадлежащее крестьянам право узуфрукта порождало право собственности (тасарруф-и маликана); соответственно, земля находилась во владении как арендодателей, так и арендаторов.

Данная ситуация входила в противоречие с русским пониманием землевладения. Наделив документы о праве собственности на землю (в частности, на пашни) исключительной доказательственной силой, русская бюрократия ограничила возможности лиц, обладавших лишь правом распоряжения общественной собственностью, и групп, практикующих сезонное пастбищное животноводство. Скотоводы редко испытывали необходимость в официальных документах, если только хан и его канцелярия не ограничивали конкретную группу в правах на земли какими-либо особыми условиями правовых соглашений. До вмешательства русских колонизаторов животноводческие группы полагали, что имеют право распоряжаться землями, принадлежащими им с незапамятных времен. Однако при этом колониальная бюрократия, напротив, упростила положение дел для тех, кто мог документально подтвердить свои реальные или мнимые права на обрабатываемую землю. В этих условиях, как мы видим из документов уездных управлений, на множестве фронтов развернулась война за милк. Нам известно, что местная борьба за территорию часто оканчивалась заключением мирного соглашения, по условиям которого одна сторона уплачивала другой некоторую сумму за земли. Тот факт, что подобные случаи обмена часто касались земель, прежде являвшихся частью ханской казны, – не совпадение. Прошло совсем немного времени, прежде чем коренные жители осознали, что новый бюрократический режим Российской империи представляет собой не преграду, но ценный юридический ресурс; тем не менее было бы чересчур поспешно заключить, что борьба между местными группами за земли была не реальной, а искусственной.

Глава 4 Упразднение благотворительных фондов

Введение