Идеи о справедливости: шариат и культурные изменения в русском Туркестане

Как правило, концептуализация феномена вакфов не выходит за пределы нарратива о доброй воле. Однако это не значит, что вакфы всегда вызывали одинаковую симпатию или тем более нравственное одобрение всех действующих лиц. Вакфы не только заботились о множестве мусульманских душ, но и тяжелым бременем лежали на отдельных людях. Можно было бы описать попытки конфискации вакфного имущества как случаи экономической «хищности»[623], однако возможно, что и управляющие вакфами настолько же хищнически относились ко всем, кто попадался им под руку. Рассмотрим случай некоего Насирджана, хозяина лавки у стены медресе имени Муллы Мискина в Самарканде[624]. Когда мутаваллий (управляющий) вакфа, на деньги которого содержалось учебное заведение, заявил, что лавка входит в вакф, субсидирующий медресе, Насирджан оказался непосредственным участником этого конфликта. Агрессивная позиция мутаваллия не смутила Насирджана, и он встал на защиту своих прав. Вооружившись письменным подтверждением права собственности на лавку и доходы с нее, он договорился встретиться с противной стороной в казийском кабинете. Выслушав обвинение, казий потребовал, чтобы мутаваллий представил доказательства в свою пользу, однако тот не смог этого сделать. Теперь Насирджан мог бы принести клятву по шариату и таким образом выиграть суд. Однако в дело вмешалась небольшая группа старейшин[625], присутствовавшая при разбирательстве, и настояла на примирении (мусалаха) между сторонами[626]. Старейшины настояли на том, что Насирджан должен внести вклад в вакф (хайрийат ал-вакф), поскольку его лавка занимает участок (‘арса) земли, принадлежащий вакфу. В результате вмешательства старейшин казий оформил свидетельство о мирном соглашении, по условиям которого Насирджан обязывался выплатить мутаваллию «взнос за аренду земли» (в документе указанную как сулхана – от слова сулх, «примирение»). Вне всякого сомнения, лавка оставалась в собственности Насирджана, однако соглашение обязало ее владельца выплатить определенную сумму мутаваллию.

Информация о данном деле оказалась в личной тетради мутаваллия другого вакфа, на средства которого содержалось медресе Тилля-Кари – одно из важнейших исламских учебных заведений Средней Азии[627]. Владелец тетради посчитал поучительным тот факт, что мутаваллий в итоге судебного разбирательства получил право требовать арендную плату за имущество, не принадлежащее вакфу. По всей видимости, мутаваллию, распоряжавшемуся доходами и расходами вакфа в поддержку такого крупного образовательного учреждения, как Тилля-Кари, необходимо было совершенствовать свои навыки привлечения дополнительных средств. Одним из этих дополнительных средств стала арендная плата за пользование земельным участком, примыкающим к территории медресе.

Однако, с точки зрения правоведов, захватническая политика мутаваллиев едва ли могла принести выгоду на практике. Полезным примером будет одна фетва, выпущенная в связи с конфликтом между мутаваллием одного вакфа и группой издольщиков (музари‘ин). Мутаваллий заявил, что земля, на которой работают крестьяне-издольщики, является вакфной, и подал на них в суд. Когда стороны предстали перед казием, мутаваллий не смог предоставить убедительных доказательств в поддержку своего заявления. Соответственно, издольщики могли бы принести клятву, и дело было бы закрыто. Однако, как и в деле Насирджана, клятвы не последовало; вместо этого стороны пришли к мирному соглашению на том условии, что издольщики уплатят арендный взнос (сулхана) в обмен на снятие всех претензий со стороны мутаваллия. Позже мутаваллий изменил свое решение и отказался от платы, потребовав у ответчиков вместо этого бóльшую долю урожая со спорной земли. Однако здесь муфтий выступил против недобросовестного поведения мутаваллия: «Любая претензия, в пользу которой мутаваллий не может представить устных либо письменных доказательств, не подлежит рассмотрению»[628].