Идеи о справедливости: шариат и культурные изменения в русском Туркестане

Интерес состоит в том, чтобы понять, как среднеазиатские мусульмане воспринимали собственные права в отношении имущества, переходящего во владение вакфа. Моей задачей является изложение аргументов и методов, которыми наследники учредителей пользовались для упразднения вакфов. Иными словами, моя цель – ознакомиться с эмической перспективой среднеазиатских исторических акторов (не обязательно правоведов), которые обращались в суд для упразднения вакфов. Если известно, что учреждение вакфа многими считается актом благотворительности[636], можно предположить, что противоположная практика (упразднение вакфа) должна иметь у мусульман негативные коннотации, поскольку она напрямую влечет за собой упадок существующих на средства вакфа исламских учреждений, таких как мечети и медресе; соответственно, культивация моральных ценностей требует сохранения, а не упразднения вакфов. Я надеюсь продемонстрировать, что данное предположение ошибочно. Существующие документы показывают, что правовые субъекты воспринимали упразднение вакфов с точки зрения практической выгоды и мало интересовались моральной стороной дела. Таким образом, представляется естественным, что индивиды, имея возможность применять законодательные нормы для высвобождения вакфного имущества, прибегали для достижения своей цели к любым необходимым экономическим инвестициям.

Данная глава представляет собой часть более широкого проекта, задача которого – внести исправления в поверхностные нарративы о важности установления русской власти для мусульманского общества в регионе. Западные исторические труды, увидевшие свет в эру холодной войны, много внимания уделяют сопротивлению мусульманского населения русским колониальным властям. В своей попытке ревизии историографии периода холодной войны Роберт Круз помещает российскую колонизацию в нарратив прагматичного приспособленчества и целенаправленного альянса между двумя сторонами. По Крузу, мусульмане считали Российскую империю «территорией ислама» (дар ал-ислам), воспринимая колонизаторов как защитников своей веры, и поэтому вовлекали русских чиновников в свои «религиозные споры»[637]. В данной интерпретации есть два недостатка. Во-первых, утверждение, что споры между мусульманами непременно имели «религиозный» характер, основано на предположении, что правовое поведение мусульман определялось лишь их вероисповеданием. Данное предположение ошибочно, поскольку «вера» и «религия» практически не играли никакой роли в формулировке жалобы, к примеру, на кражу скота, вне зависимости от языка оформления жалобы. Следует иметь в виду, что религиозные побуждения истцов и ответчиков могли быть и замаскированы формальным языком юридических источников, на которые опирается мое исследование. Тем не менее язык большинства изученных мной прошений не столь строг и формален, как можно было бы ожидать. В другой своей работе[638] я рассматриваю следующий случай: столкнувшись с проблемами, связанными с опекой, ташкентские вдовы подали коллективное прошение русским чиновникам. При этом истицы следовали определенным языковым стратегиям, никоим образом с религией не связанным. Предположение о том, что конфликты между мусульманами имели «религиозный» концептуальный репертуар, не имеет под собой оснований в виде какого-либо исторического материала, если только мы не произведем наложение понятия «религиозное» на все, что касается шариата. Однако трудно утверждать, что для мусульман имели «религиозную» коннотацию такие преступления, как незаконный захват земли, клевета или побои.

Вторая проблема интерпретации Круза относится к герменевтике. Одно дело – указывать, что некоторые правоведы были признательны русской власти за проявление терпимости к исламу[639]; однако совершенно другое дело – высказать предположение, что жители Средней Азии обращались с прошениями к русским чиновникам именно потому, что воспринимали их как хранителей исламского закона. По всей вероятности, именно это имеет в виду Круз, заявляя, что колониальные подданные «признали в своих новых правителях потенциальных союзников в борьбе за общество, основанное на шариате»[640]. Безусловно, Круз верно утверждает, что фундаментальную роль в укреплении российской власти в Средней Азии сыграло внимательное отношение чиновников к прошениям колониальных подданных. Тем не менее ученый предполагает, что мусульмане подавали друг на друга в суд с целью обеспечить соблюдение шариатских норм поведения, а не для того, чтобы приобрести материальную выгоду. Возможно, некоторые просители и имели четкие представления о мусульманской нравственности; однако трудно объяснить религиозной мотивацией судебные разбирательства, в ходе которых недобросовестные истцы прибегали к откровенной лжи и выдвигали ничем не обоснованные обвинения. Подобные судебные дела не следует игнорировать, и они требуют иных интерпретативных рамок.