Идеи о справедливости: шариат и культурные изменения в русском Туркестане

Мне принадлежит две лавки, доставшиеся мне по наследству от отца, стоимость которых определяется не менее как в 3–4 тыс. руб. Лавками этими на правах собственности владел мой отец, а после его смерти, вот уже около 30 лет владею я спокойно, бесспорно и непрерывно. Казалось бы, что при таких условиях я мог бы считать себя в безопасности от всяких притязаний на означенные лавки посторонними лицами и не бояться, что у меня отнимут бесспорно мне принадлежащее. Но случилось как раз обратное. Народный судья Шейхантаурской части, неизвестно на каком основании и неизвестно по какому праву, признал эти земли вакуфными[715].

Данное прошение может показаться рассказом о личном несчастье, сознательно нацеленным на то, чтобы вызвать жалость у адресата. Однако, как мы увидим далее, Хидир ‘Али Ходжа задумал нечто более серьезное. К прошению он приложил копию описи имущества, где было указано, что лавки находятся у него в собственности. Одновременно проситель утверждал, что дела «магометанских духовных учреждений» подсудны исключительно русским судам в соответствии со статьей 1282 Устава гражданского судопроизводства и разрешением Правительствующего сената 1904 года. Чтобы подкрепить свое заявление, Хидир ‘Али Ходжа сослался на предыдущие решения Ташкентского окружного суда об упразднении двух вакфов в 1912 и 1913 годах[716]. К такой манипуляции юридическими ресурсами колонии мог бы прибегнуть и русский юрист.

Начальник Ташкента, по-видимому, ничего не знал о колониальных законах, регулирующих деятельность вакфов, и потребовал от казия объяснений в форме доклада. Казий представил доклад о решении, прежде принятом им по делу данного вакфа, однако добавил от себя два важных замечания. Во-первых, судья считал, что назначение Хидиром ‘Али Ходжой своей жены в качестве доверенного лица и указание в описи того, что лавки являются его личной собственностью, – не более чем уловка (хила). Во-вторых, казий, очевидно, понял, что Хидир ‘Али Ходжа имеет прямое отношение к управлению вакфом, а следовательно, необходимо полностью раскрыть его финансовые интересы перед русскими чиновниками. Мусульманский судья доложил, что провел беседы с жителями махалли, и они утверждают, что Хидир ‘Али Ходжа девятнадцать лет был мутаваллием вакфа, после чего должность перешла к имаму мечети, а затем – к человеку, назначенному махаллей коллективно[717]. По всей видимости, казию пришлось объяснить русским властям то, что они упорно не хотели замечать: пока Хидир ‘Али Ходжа заведовал делами вакфа, он не делал попыток захвата вакфной собственности; теперь же, будучи отстранен от управления вакфом и оказавшись в трудном положении из-за неуплаченного долга, он стал добиваться упразднения вакфа по русским законам, приводя в свою пользу неправдоподобные аргументы.

Городское управление, следившее за ходом дела, не желало мириться с мыслью, что русскому суду предстоит рассматривать дело о вакфе. Поэтому колониальные чиновники вернули дело в тот же народный суд «как дело Вам подсудное»[718]. В общем и целом дело рассматривалось трижды: два раза – одним и тем же судьей[719], а после – съездом казиев. Все три раза судьи приходили к решению, что нельзя допускать Хидира ‘Али Ходжу к владению вакфными лавками.

Однако Хидир ‘Али Ходжа не был намерен сдаваться[720]. Он вновь подал прошение, в котором рьяно доказывал, что, согласно Уставу гражданского судопроизводства и Положению об управлении Туркестанским краем, юрисдикция шариатских судов не распространяется на дела, касающиеся вакфов[721]. На этот раз Хидир ‘Али Ходжа добился успеха: дело было передано в Ташкентский окружной суд[722], который вынес решение в пользу ответчика и отменил решение исламского суда[723]. Таким образом, наследник основателя добился изъятия вакфного имущества и ликвидации вакфа.