Идентичность и цикл жизни

Шоу описывает кризис (который мы бы обозначили как кризис идентичности), пережитый им в возрасте двадцати лет. Надо заметить, что этот кризис не был вызван одним лишь отсутствием успеха или непониманием своей роли, но в значительной степени двумя этими обстоятельствами: «Несмотря на свои настроения, я преуспел, обнаружив, к собственному ужасу, что его величество бизнес вместо того, чтобы выплюнуть меня как бесполезного самозванца, сжимал вокруг меня свои тиски и не был намерен выпускать на свободу. Представьте себе двадцатилетнего клерка, который ненавидит свою работу так, как только может ненавидеть разумный человек любое дело, от которого не в состоянии избавиться. В марте 1876-го мое терпение лопнуло…» «Избавиться» означало бросить семью, друзей, бизнес, Ирландию и избежать опасности добиться успеха, не сформировав идентичность, успеха, не равнозначного «чудовищности <…> подсознательных амбиций». Шоу сам продлил для себя то состояние между юностью и взрослой жизнью, которое мы называем психосоциальным мораторием. Он пишет: «Уезжая из своего родного города, я оставил позади этот период и не общался с людьми своего возраста до тех пор, пока, после восьми лет такого одиночества, я не втянулся в возрожденное социалистическое движение начала восьмидесятых и оказался среди англичан, бесконечно серьезных, гневно ополчившихся против всего существующего, фундаментальнейшего зла всего мира». В то же время он пытается избегать открывающихся для него возможностей, чувствуя, что «за убеждением, что они не могут привести туда, куда я хочу, скрывается смутный страх перед тем, что они приведут меня туда, куда я не хочу». Эта профессиональная часть моратория усиливалась интеллектуальной составляющей: «Я не могу учиться чему-то, что меня не интересует. Моя память избирательна; она отвергала и отбирала, и этот отбор не был академическим. Я поздравляю себя с этим; потому что я твердо уверен, что всякая противоестественная активность так же вредна мозгу, как и телу… Цивилизация навсегда навредила себе, дав правящим классам так называемое среднее образование…».

Шоу делает то, что доставляет ему удовольствие: он учится и пишет, и именно тогда появляются замечательные произведения замечательной личности. Ему удалось избавиться от одного вида работы, не потеряв привычки к труду: «Мое конторское обучение сохранило во мне привычку заниматься чем-либо регулярно и ежедневно. Это фундаментальное правило: работа, противопоставленная лени. Я знал, что иначе я никогда не напишу книгу. Я покупал на шесть пенсов белой чертежной бумаги, сворачивал ее в четверть и заставлял себя писать по пять страниц в день, шел ли дождь или светило солнце, чувствовал ли я скуку или вдохновение. Много во мне оставалось от школьника и клерка, так что если мои пять страниц заканчивались на середине предложения, то дописывал я его уже на следующий день. С другой стороны, если я пропускал день, назавтра я нагонял, выполняя двойной урок. Действуя по этому плану, я создал пять романов за пять лет. Таким было мое профессиональное ученичество…» Мы можем добавить, что эти первые пять романов за пятьдесят лет так и не были напечатаны; но, работая над ними, Шоу учился терпению и оттачивал писательское мастерство. Насколько важна была первоначальная ритуализация рабочей жизни для внутренней защиты молодого человека, можно видеть из одного случайного (заключенного в скобки) замечания, когда он с большой иронией, лукавя, говорит о своей психологической интуиции: «Я развивался вопреки гравитации, много работал благодаря приобретенной привычке в любой момент останавливать работу (я работаю так, как пил мой папаша)[22]. Таким образом, Шоу указывает на комбинацию привычки и компульсивности, которые мы считаем основой формирования серьезной патологии в позднем подростковом возрасте и успешности почти взрослого молодого человека.