Мы несемся вперед и боремся за новый мир, в котором, возможно, взрастут плоды демократии. Но если мы хотим сделать мир безопасным для демократии, мы должны первым делом сделать демократию безопасной для здоровья детей. Чтобы победить существующие в мире автократию, эксплуатацию и неравенство, мы прежде всего должны осознать, что первое неравенство, с которым мы сталкиваемся в жизни, это неравенство ребенка и взрослого. Длительность периода детства в жизни человека дает возможность родителям и школьным учителям принять личность ребенка и поверить ей, помочь стать дисциплинированной и человечной в лучшем известном нам смысле. Надо помнить, что ребенка обуревают смертельные страхи и сопровождает ощущение небезопасности, и если дать этим чувствам разрастись сверх меры, то они останутся с ним в его взрослой жизни в форме неопределенной тревожности. Эта общая тревожность проявится в напряженности личной, политической и даже международной жизни. Длительность детского периода подвергает взрослых искушению безответственно и часто жестоко эксплуатировать детскую зависимость. Мы заставляем детей расплачиваться за психологические долги других людей; превращаем их в жертвы напряжения, которое не исправили или не осмелились исправить в себе или окружающей нас обстановке. Мы сумели отказаться от детского труда и не нагружаем растущий организм ребенка; теперь мы должны научиться не ломать его растущий дух, не делать его жертвой наших собственных страхов. Если мы научимся разрешать детям жить по-настоящему, это и будет план их жизненного роста.
3. Проблема эго-идентичности[19]
Во многих работах (Erikson, 1946, 1950a, 1950b, 1951a) я использую термин «эго-идентичность» для обозначения определенных качеств общего характера, которые индивид приобретает к концу подросткового периода на основании всего своего опыта, предшествовавшего переходу в новый возраст и служившего подготовкой к задачам взрослой жизни. В моем случае этот термин отражает дилемму психоаналитика, которого к новой концепции привели не теоретические рассуждения, а скорее его клинический опыт, распространенный на другие области (социальную антропологию и сравнительное образование). Справедливо ожидать, что и клиническая работа выиграет от такого симбиоза. В последнее время клиническая практика оправдывает эти мои ожидания. Поэтому я с благодарностью принял представившуюся мне возможность[20] вновь сформулировать и рассмотреть проблему идентичности. В настоящей статье объединены оба упомянутых материала. Перед нами стоит вопрос о том, является ли концепция идентичности психосоциальной или она заслуживает рассмотрения лишь в рамках психоаналитической теории эго.
Сначала несколько слов о термине «идентичность». Насколько я знаю, Фрейд использовал его лишь однажды и совершенно случайно, при этом в некой психосоциальной коннотации. Это случилось тогда, когда он попытался сформулировать свою связь с еврейским народом и упомянул «внутреннюю идентичность»[21], которая в меньшей степени базируется на расе или религии, чем на внутренней готовности жить в оппозиции, на простой свободе от предрассудков, которые сужают возможности интеллекта. В этом случае термин «идентичность» указывает на связь индивидуума с уникальными ценностями, взлелеянными уникальной историей его народа. Кроме того, он также соотносится с краеугольным камнем в уникальном развитии данной личности: важность темы «честного наблюдения ценой профессиональной изоляции» играла центральную роль в жизни Фрейда (Erikson, 1954). Здесь речь идет об идентичности чего-либо, лежащего в основе личности, с неким сущностным аспектом внутреннего коллективного наследия; молодой человек должен научиться быть в наибольшей степени самим собой в том, в чем он более всего значим для других – тех других, кто более всего важен для него самого. Термин «идентичность» выражает эту взаимную связь в том смысле, что он подразумевает и устойчивую тождественность самому себе (самотождественность), и устойчивую тождественность базовому характеру других людей.