Идентичность и цикл жизни

Кибуцное движение – лишь один пример современной идеологической утопии, высвободившей неизвестные энергии молодых людей, которые считали себя одним «народом» и создали (более или менее явный) коллективный идеал всепронизывающей значимости – при всей непредсказуемости его исторической судьбы в промышленном мире. Однако, несомненно, Израиль – одна из самых идеологически сознательных стран, когда-либо существовавших; нигде еще «крестьяне» и разнорабочие не спорят столько о глубинном значении ежедневных решений. Самые тонкие идеологические смыслы, тем не менее значимые для формирования идентичности, возможно, лучше всего рассматривать, сравнивая глубоко вербализированные идеологии с теми переходными системами обращения и отвращения, которые существуют в любом обществе, на «ничьей земле» периода между детством и взрослой жизнью, с той или иной долей иронии называемого созреванием, – существуют как самая значимая часть жизни юной личности или молодежной группы, зачастую лишенных понимания и, уж конечно, интереса, со стороны окружающих взрослых. Необходимо признать тот факт, что спонтанная поляризация вкусов, взглядов, лозунгов, свойственных молодым людям, и их внезапный импульс к участию в деструктивных действиях являются частью процесса формирования идентичности, которая должна завершиться подчинением какой-либо идеологии.

7

В патографической части настоящей работы я указывал на то, что абсолютный выбор в пользу негативной идентичности делают те индивидуумы, которые имеют к ней предрасположенность ввиду аутических и регрессивных тенденций. Уход многих одаренных, но нестабильных молодых людей в свою личную утопию, то, что один из моих пациентов назвал «большинством одиночки», вовсе не был бы необходимым, если бы не общая направленность развития, которой они оказались неспособны подчиниться, а именно нарастающие требования стандартизации, единообразия, подчинения, которые характерны для современной эпохи нашей индивидуалистической цивилизации. В нашей стране идея подчинения не переросла в выраженную тоталитарную идеологию. Сама по себе наша идеология связана с абсолютом церковных догм и стереотипами поведения «человека дела», однако в целом это идеология вне политики. В наших исследованиях мы имели возможность оценить способность молодых американцев управляться с диффузией идентичности в условиях промышленной демократии: они технически подкованы, они доверяют или спорят, объединяясь с такими же несогласными единомышленниками (Riesman, 1950), – и при этом избегают идеологических проявлений. Что же на самом деле является внутренней идеологией американской молодежи (самой технологичной молодежи в мире)? Это жизненно важный вопрос, простой ответ на который невозможно дать в настоящей работе. Никто бы не осмелился сейчас дать оценку возможным изменениям в этой идеологии и ее имплицитных смыслах в результате той мировой борьбы, которая неизбежно формирует милитаристскую идентичность молодежи нашей страны.

Гораздо легче выделить злокачественный поворот в сторону негативной коллективной идентичности, которая превалирует у части молодежи, особенно проживающей в крупных городах, где условия экономической, этнической и религиозной маргинализации мало способствуют формированию позитивной идентичности. Здесь негативные коллективные идентичности реализуют себя в спонтанно создаваемых группировках: от праздно шатающихся шумных компаний и любителей потанцевать до кружков наркоманов, гомосексуалистов и криминальных банд. Клиницистам еще предстоит внести свой серьезный вклад в изучение этой проблемы[41]. Тем не менее нам следует остерегаться некритичного применения клинических терминов, подходов и методов к решению подобных общественных проблем. Лучше повторим еще раз: учителя, судьи, психиатры, все те, кто имеет дело с молодежью, должны с полной серьезностью относиться к стратегическому акту «признания» (посредством которого общество «идентифицирует» своих молодых членов и таким образом вносит свой вклад в формирование их идентичности), о чем было немало сказано в начале настоящего эссе. Если, не желая усложнять себе жизнь или следуя привычным шаблонам юриспруденции и психиатрии, общество будет ставить этим молодым людям диагнозы и обращаться с ними как с преступниками, как с нарушителями конституции, изгоями уже по факту своего происхождения и воспитания, как с психически больными пациентами, то эта часть молодежи, уже близкая к выбору негативной идентичности по причинам личной или социальной маргинальности, направит всю свою энергию именно на то, чего боится равнодушное, испуганное общество, – и все будет кончено.

Будем надеяться, что теория идентичности в долгосрочной перспективе будет не просто предупреждать об этой проблеме, но и внесет свой вклад в ее решение.

Заключение