Идеология и филология. Ленинград, 1940-е годы. Документальное исследование. Том 1

Безусловно, такое выступление не удовлетворило присутствующих, и Бориса Михайловича сразу попытались урезонить. Это сделал один из ленинградских активистов, ответственный секретарь Правления ЛО ССП и работник ленинградского горкома ВКП(б) Т. А. Кожемякин – противник печатания «Поэмы без героя», преподаватель политэкономии и будущий кандидат экономических наук, которому в тот момент было необходимо еще и «отрабатывать» провинность – не без его участия Ленинградский горком ввел 26 июня М. М. Зощенко в редколлегию «Звезды», после чего его непосредственный начальник И. М. Широков был уволен из горкома. Кожемякин, высказавшись по сути обсуждения, половину своего выступления посвятил университетскому профессору:

«…Я хочу остановиться на выступлении т. Эйхенбаума. Мне кажется, что Борису Михайловичу, как одному из авторитетнейших литературоведов и критиков г. Ленинграда, ведущему кафедру литературы в очень авторитетном учреждении, надлежало бы выступить более резко и более отчетливо, чтобы мы могли понять – каких взглядов придерживается Борис Михайлович, а сказано было туманно: да, я согласен, да, это надо! Да вы не можете не согласиться! Вы же понимающий человек! Решение ЦК поддержано всеми писателями, единодушно одобрено на заседании, где Вы были, и вы не можете не согласиться, потому что тогда Вы становитесь в позу не только защитника этих людей, произведения которых чужды советской литературе, а Вам, как члену правления, наиболее авторитетному литературоведу (наши литературоведы на вас смотрят!) не мешало бы выступить на том заседании (и Вас об этом просили), а сегодня Вы говорите, что Вам “не все ясно”! Что Вам не ясно? Мистицизм, упадничество, пессимизм в произведениях Ахматовой? Разве Вам не ясна клевета на советских людей, враждебность литературы Зощенко? Непонятно! Не является ли эта “неясность” для Бориса Михайловича результатом отрыва от советской литературы и от ленинградской, в частности? Я лично, как член правления, хотел бы услышать четкое, ясное заявление Бориса Михайловича о том, что ему неясно и почему такая неясность существует, тогда как всем все ясно…»[1352]

После Т. А. Кожемякина, в полном согласии с собственной фамилией начавшего «критику» Бориса Михайловича, слово пытался взять А. М. Еголин, но председательствующий А. А. Прокофьев сразу перешел к обсуждению резолюции и формальному голосованию.

Кроме выведения фигурантов постановления из состава правления Ленинградского отделения ССП, отдельный пункт принятой единогласно резолюции гласил: «Вынести на общее собрание членов Союза советских писателей г. Ленинграда вопрос о дальнейшем пребывании Зощенко М. М. и Ахматовой А. А. в Союзе советских писателей»[1353].

Б. М. Эйхенбаум оказался на перепутье: выступление на заседании правления ясно продемонстрировало идеологическую несостоятельность его позиции и предопределило грядущие удары политической критики. С другой стороны, Борис Михайлович не смог выйти полностью чистым: он был вынужден проголосовать за резолюцию, что терзало его совесть («Об А. А. сведения печальные: плохо с сердцем, совсем одна. Я не могу пойти после того, как принимал участие в голосовании»[1354]). Следует сказать, что, если бы он отказался одобрить резолюцию, он был бы раздавлен намного раньше 1949 г.

На следующий день после заседания Борис Михайлович записал в дневнике: