Идеология и филология. Ленинград, 1940-е годы. Документальное исследование. Том 1

«Особая ответственность в данном случае возлагается на тех, кто печатал Анну Ахматову и выдвигал на первый план советской литературной жизни. ‹…› Конечно, Анна Ахматова в качестве члена правления и одного из руководителей ленинградской литературной организации – явление странное. Удивительно, что это не приходило нам в голову!»[1350]

Диссонансом общему строю звучало наполненное сомнением выступление Б. М. Эйхенбаума:

«Я единственный седой человек, связанный с далеким прошлым, и для вас не будет неожиданностью то, что мне не так легко и просто отказаться от впечатлений и мыслей, которые связаны с именем Анны Андреевны Ахматовой, через влияние которой я прошел. Было бы ложью с моей стороны сказать, что неделю тому назад я думал так, а сейчас думаю иначе. Я пришел послушать заседание правления в состоянии человека, который должен многое продумать в собственных вопросах в отношении к данным писателям.

Исходя из этого, я хочу сказать, что то, что я понял за эти дни, относится к историческим фактам, то, что мы слышали в резолюции ЦК, должно быть воспринято как факт объективного значения, который нужно понять. Это настолько крупный факт в жизни нашего союза, что основное понятие его в политической основе. Понять в обыкновенной политической жизни – это простить, в исторической понять – это “согласиться”, до конца бросить исторический свет на те явления, которые не совсем были поняты. Политический смысл того, что сказано в резолюции ЦК, стал всем ясен на том заседании и в позднейшие дни, которые были отданы на то, чтобы разобраться во всем этом.

После окончания войны, в той стадии, в которой мы находимся, многое из того, что во время войны звучало как лозунг, теперь с этими лозунгами покончено, сейчас выдвигаются задачи и лозунги совсем другие. Это прежде всего надо понять, и в этом смысле мне ясно, что в отношении к таким явлениям, как М. Зощенко и А. Ахматова – должен быть поворот. Это резкая черта. То, что во время войны в какой-то степени было созвучно у Анны Андреевны Ахматовой, это порождало надежды, что в дальнейшем может измениться, то сегодня звучит в политическом свете вне времени или несвоевременно. Поэтому я считаю, что предложение Александра Андреевича (Прокофьева. – П. Д.) для меня в политическом значении абсолютно ясно. В остальных отношениях – для меня это большая и мучительная работа над самим собой, и в чисто литературном отношении еще не все абсолютно ясно»[1351].