Иди на голос (СИ)

Ни с Бродяжкой, ни с Витой, по счастью, ничего не сделали — их вообще поблизости не было. В самой серёдке лагеря, у главного кострища собрались человек десять. Двое изо всех сил махали пучками веток, раздувая огонь, так что искры летели во все стороны.

Подойдя поближе, Лейла увидела, что возле костра свалены три бараньи туши и какой-то шевелящийся мешок. По доносившемуся гоготанью Лейла поняла, что в мешок запихнули живых гусей. Было ещё несколько мешков, пузатых и не очень — те молчали. Да ещё два бочонка. У одного была выбита крышка, и, судя по тому, как у парней заплетались языки, к бражке они успели приложиться изрядно.

— О, Лейла пришла! — с пьяной радостью заорал кто-то. — На-ка вот, пей — бу-ушь весёлая… как мы.

— Где вы это всё взяли? — силясь придать голосу твёрдость, спросила Лейла.

— Где взяли — там уже нет! — хитро улыбнулся Андрис, тоже от души хлебнувший вина и потому зарозовевшийся, как маков цвет. — Что стоишь — милости прошу… к шалашу…

Слово «шалаш» так развеселило Андриса, что он зашёлся в пьяном хихиканье.

— Что здесь за безлепие?

Голос Летарда прозвучал среди пьяных воплей, как труба. Парни замерли.

Летард обвёл глазами происходящее. Широкое обветренное лицо окаменело от ярости.

— Воровать? Крестьян грабить?!

— Тихо.

Воевода вышел на свет — в одних портах и рубахе, босой, но при мече. Он медленно обвёл взглядом всё вокруг.

— Летард!

Летард с готовностью подошёл. Воевода вполголоса сказал ему несколько слов — Лейла не расслышала, что именно, но Летард отрывисто кивнул и зашагал прочь.

— Баранина, значит? — миролюбиво спросил воевода.

Стоявшие у костра парни кивнули.

— А гусей жирных отобрали?

Снова кивки — теперь уже поуверенней. Приободрились.

— А там что? Зерно?

— Пшеница, воевода, — осклабился Андрис. — Самая что ни на есть отборная — чистое золото! В ладони набери — прямо светится!

— А что в бочонках, я уж и сам вижу.

Солдатня довольно гоготнула.

— Кто ж тут такой добытчик будет?

— Я, воевода! — Андрис выступил вперёд, раздуваясь от довольства, как бычий пузырь. — Я, значит, добытчик и есть!

— Под себя-то всё не греби! — оборвал его ражий детина с нечёсаными волосами и рытвинами на щеках. — Вместе дело обделали!

Воевода всмотрелся в оспяное лицо.

— Ты ведь Рогир будешь?

— Да, воевода, — ощерился тот в улыбке, в которой не хватало половины зубов. — И как ты все имена помнишь!

— Рогир, Андрис, а ещё кто?

— Я! — выскочил вперёд тощий парень, костлявый и юркий, как угорь. — Я Годвин!

— Знаю.

— Воевода-батюшка! — осмелел Рогир. — Ты бы это… наградил, что ли? От щедрот-то! Всему твоему отряду пожрать притащили!

— Награжу, — пообещал воевода. — По заслугам награжу.

Лейла тихонько охнула и зажала рот ладонью.

— Рогир!

Тот с готовностью выдвинулся вперёд.

— За грабёж и насилие я, Бенегар, княжеский воевода, приговариваю тебя к смерти.

Несколько голосов сдавленно охнули. Лейле помстилось, что Рогир сейчас задохнётся — так страшно выпучились у него глаза и зашевелились губы, словно ему не хватало воздуха. Отпрянув от воеводы назад, он обвёл всех диким взглядом, готовый вцепиться в глотку кому угодно — хоть родной матери, окажись она сейчас между ним и свободой — и вдруг бросился бежать.

Но бежать было некуда. За спиной Рогира, как тень, вырос Летард, а за Летардом стояли человек десять верных воеводе воинов — каждый с обнажённым мечом в руке.

Воевода вытащил из ножен собственный клинок.

— На колени!

Рогир затравленно оглянулся и, убедившись, что спасения нет, плюнул, едва не попав воеводе на ноги:

— Да будь ты проклят, собака! Убивай!

Лейла зажмурилась, когда Рогир падал на колени, но всё равно услышала и тот ни на что иное не похожий свист, с которым меч рассекает воздух, и жуткий глухой стук — как будто кто-то уронил на землю кочан капусты.

— Годвин!

Парня со скрученными за спиной руками подвели двое солдат и грубо толкнули, чтобы поставить на колени. Воевода снова взмахнул мечом — и голова Годвина упала на землю всё с тем же деревянным стуком. Лейла сглотнула комок в горле и с трудом подавила желание зажать рот руками, чтобы не дать плескавшейся где-то у горла похлёбке вырваться наружу.

Оставался один только Андрис. Он стоял, весь подобравшись, словно надеялся, что если сжаться в комок, то воевода его не заметит, и его лицо с перекатывающимися по скулам желваками имело такой зеленоватый цвет, как будто его голова не сидела ещё на плечах, а уже лежала, отсечённая, в пыли.

— Не вели казнить, отец родной!..

Словно со стороны Лейла услышала свой безумный крик, с которым рухнула на землю, обнимая босые ноги воеводы.

— Пощади его, воевода! Плетьми высеки, в железо закуй — только жизни не лишай! — пронзительно выкрикнула она и снова повалилась лицом в грязь. — Что хошь для тебя сделаю, что прикажешь — только пощади!

Молчание. Лейла подняла измазанное лицо, всмотрелась в глаза того, от кого зависело, быть Андрису или не быть — и увидела незнакомого мужа. Бенегар, которого она кормила с рук ягодами, исчез. Перед ней стоял княжий воевода — холодный и беспощадный, как сама смерть. И глаза у воеводы были мёртвые.