Иди на голос (СИ)

— Врёт он, — убеждённо повторила Лейла. — Этот парень — певец… и колдун, — добавила она, секунду поколебавшись. Слово он знает тайное, вот как! Да вы его послушайте — сами всё поймёте.

Северяне что-то быстро заговорили по-своему, бросая изредка взгляды на Бродяжку. Тот стоял, как ни в чём не бывало, будто и не понимал, что речь о нём. Лейла же, наоборот, вся покрылась испариной.

Наконец, кажется, что-то решили. Стоявший подле Бродяжки солдат подтолкнул пленника вперёд, сказав несколько слов на своём языке.

— Я не понимаю, — пожал плечами Бродяжка.

— Сюда иди, придурок! — перевёл подошедший толмач. — Иди-иди, пока не бойся.

Бродяжка подчинился.

— Так ты, значит, певец будешь?

— Да.

— И колдун?

— Я не колдун.

— Неправда! — крикнула со своего места Лейла, но стоявший рядом часовой отвесил ей такую оплеуху, что в голове зазвенело. Видевший всё это воевода дёрнулся было вперёд — но верёвки держали крепко.

— Ничего, ничего, воевода, — прошептала Лейла, надеясь, что он её услышит. — Ты за певца лучше бойся. Ой, что же он делает, что ж он творит-то, а?!

— А девка говорит — ты колдун, — невозмутимо продолжал северянин. — Кто ж из вас двоих врёт, а?

— Она не врёт и верит в то, что говорит. Но я не колдун.

— Ну а петь-то умеешь?

— Петь умею.

— Ну так спой.

Бродяжка молчал. Лейла затаила дыхание.

— Пой же, ну?

— Не стану.

Лейла стиснула зубы, чтобы не взвыть — и то лишь потому, что от предыдущей затрещины голова всё ещё гудела.

— Он так просто петь не будет, — встрял Андрис. — При нём бренчалка была, навроде лютни. С собой завсегда таскал, а ещё…

Северянин сделал Андрису знак замолчать и спросил что-то у солдат. Мгновение спустя на свет явилась котомка, с которой Бродяжка когда-то пришёл в лагерь. Лейла знала, что с тех пор он прятал её в изголовье постели — подальше от загребущих лап Андриса и присных.

— Развяжите ему руки! — приказал северянин.

Оказанного благодеяния Бродяжка будто бы не заметил — так и стоял не шелохнувшись, не говоря ни слова. Северянин хлопнул его по плечу:

— Так-то лучше, а, певец? Что скажешь?

— Лучше.

— Теперь споёшь?

Бродяжка отрицательно покачал головой.

— Не упрямься, — голос северянина зазвучал почти ласково. — Ты же мальчишка совсем, тебе жить охота. Охота ведь, правда?

— Что тебе до моей охоты?

По рядам северян пробежал ропот. Слов они, может, и не понимали, но тон, которым был задан вопрос, говорил сам за себя. Командир северян подозвал одного из копейщиков, и тот встал у Бродяжки за спиной.

— Не с теми ты шутки шутишь, — процедил толмач. — За твою голову никто сейчас гроша ломаного не даст.

Острие копья нацелилось Бродяжке в спину и ткнулось меж рёбер — пока ещё слегка, как бы предостерегая. Лейле вдруг стало душно, словно в тесной землянке. Пой же! Пой, ради всех богов! Бродяжка не мог видеть того, что видела Лейла — ни занесённой, готовой опуститься в знак команды руки северянина, ни блестящего копейного жала. Наконечник походил формой на лист, и даже издали было видно, какой он острый. Чтобы за закричать, Лейла стиснула кулаки и, как могла глубоко, втянула в себя воздух.

— Да глотку ему перерезать, и дело с концом! — снова высунулся Андрис.

— Заткнись уже, ну, — одёрнул Андриса толмач и повернулся к Бродяжке. — Последний раз спрашиваю, споёшь?

— Нет.

— Смерти не боишься?

— Её боишься ты.

— С чего ты взял?

— Кто плодит смерть, тот её и пожнёт. Вы прокляты самой землёй, по которой ступаете, и мне жаль вас, несчастные люди. Забудьте про мои песни. Вам они не помогут!

Взмах руки предводителя северян был мгновенным. Лейла закричала не своим голосом, рванулась, раздирая запястья жёсткой верёвкой, и одновременно с ней бросился вперёд Осберт.

— Стойте!

Но было поздно. Алый от крови наконечник выглянул у певца из груди. Тело Бродяжки выгнулось, как туго натянутый лук, он захлебнулся воздухом — и стал медленно оседать назад, на своего убийцу.

— Нет, нет, нет, НЕТ!

Северянин резко дёрнул из раны копьё — и Бродяжка навзничь повалился на землю.

— Нет… нет…

Лейла слышала, как разрыдался Осберт — по-бабьи, со всхлипами. Кто-то тянул за верёвку, понуждая отойти назад — но вывернутые руки были как чужие, и боль в них тоже была чужая, приходившая из далёкого далёка. Откуда-то доносились голоса — гулкие, словно говорили в бочку:

— …на месте стоять, кому говорю! Вслед за певцом захотели?

Наконец порядок был наведён. Пленников отвели подальше и приставили к ним ещё двух солдат. Оставшиеся перебежчики столпились на прежнем месте. Командир северян с непроницаемым лицом прошёл мимо них и кивнул на Андриса.

— Что он говорит? — снова вылез тот.

— Он говорит, — усмехнулся толмач, — что ты слишком много болтаешь и что с этим пора кончать.

Андрис поначалу не понял — но клинок уже скользнул к его горлу.

— Что вы делаете, собаки? Я же свой! Я сво-о-о-ой! — завизжал он. Визг перешёл в хрип и бульканье.