Идя через рожь

Литературный статус Сэлинджера бесповоротно определился 15 сентября, на следующий день после выхода в свет “Фрэнни и Зуи”. В то время как очереди все еще стояли перед книжными магазинами, газеты продолжали кричать о неприличной любви автора к своим персонажам. “Тайм”, самый многотиражный и респектабельный национальный новостной еженедельник, поместил портрет Сэлинджера на обложке. В американской культуре мало что может сравниться с таким признанием славы. Оказаться на обложке “Тайм” — это предмет мечтаний и черной зависти. Однако Сэлинджер был глубоко оскорблен. Памятуя о предыдущих неудачных попытках разузнать о жизни Сэлинджера, редакция “Тайм” решила раздобыть материал во что бы то ни стало. Она послала своих людей в Корниш, где те приставали к его соседям, его бакалейщику и даже к почтальону. Репортеры отправились в Вэлли-Фордж и в Вашингтон искать одноклассников и однополчан Сэлинджера. В Нью-Йорке они толкались в редакционных кабинетах “Нью-Йоркера”, слонялись по Парк-авеню и подкарауливали сестру Сэлинджера Дорис, когда она возвращалась с работы.

Получившаяся в результате статья под названием “Сонни: Введение” начиналась с пассажей, от которых Сэлинджер должен был похолодеть. Там описывались изыскания неназванной группой обитателей Корниша, которые, сходя с ума от любопытства, перелезали через забор участка Сэлинджера, чтобы подглядывать за тем, что там происходит. Скрывавшиеся в кустах и незамеченные шпионы описывали все, что они наблюдали: ежедневные передвижения Сэлинджера, обстановку его тайного бункера, даже цвет его лица. Далее в статье перечислялись главные события жизни Сэлинджера и пересказывались критические отзывы на “Фрэнни и Зуи”. В целом в статье “Тайм” было больше треска, чем блеска, и никаких особых разоблачений она в себе не содержала. Самый большой секрет, о котором с придыханием говорил журнал, раскрыли не репортеры и не подсматривающие из-за забора соседи, а сам Сэлинджер: “Правда заключается в том, что он давно не живет в Вестпорте и уже много лет не имеет собаки”'.

Сэлинджера трясло от этой статьи, и он пользовался любым случаем, чтобы ее обругать. Прежде всего он видел в ней беспардонное вторжение в свою личную жизнь. Она не просто разбила надежды на то, что ему удастся перенаправить любопытных идиотов из Корниша в Вестпорт. Саркастическое разоблачение этой уловки выставило его в дурацком свете. Больше всего Сэлинджера раздражала обложка. Что неудивительно. Обложки “Тайм” читатели сохраняли и коллекционировали. Сэлинджер потратил много сил, добиваясь, чтобы его книги выходили без портретов автора. В журнале это знали; в статье даже специально отметили его предубеждение против подобных портретов. С тем большим удовольствием они украсили номер физиономией Сэлинджера. На портрете Роберта Викри Сэлинджер изображен слегка стареющим, в волосах — легкая седина, лицо — вытянутое. Взгляд отрешенный, словно обращенный внутрь себя, печально задумчивый. На заднем плане, естественно, поле высокой ржи с маленькой детской фигуркой, балансирующей на краю утеса.

Когда Рассел Хобан, дизайнер обложки, узнал, что портрет Сэлинджеру активно не понравился, он очень расстроился. Хобан принадлежал к наиболее страстным почитателям Сэлинджера. Своих дочерей Хобан назвал в честь сэлинджеровских героинь Фиби и Эсме. И вдруг работа, которую он делал с таким пиететом, настроила против него автора. Тысяча девятьсот шестьдесят первый стал, возможно, годом самого громкого успеха Сэлинджера, апогеем его карьеры. Но плоды он принес горькие. Если восхищенные читатели Сэлинджера и лелеяли надежду когда-нибудь подружиться с автором, быть может, даже звякнуть ему по телефону, как говорил Холден Колфилд, осенью 1961 года эта надежда испарилась.

Неимоверный ажиотаж вокруг “Фрэнни и Зуи”, бесчисленные статьи, сопровождавшие появление книги, только разогрели интерес публики к частной жизни писателя. Статьи с заголовками типа “Загадочный Дж. Д. Сэлинджер” появлялись из номера в номер. Они интриговали читателей и помогали журналам расходиться. Но они фабриковали миф о Сэлинджере — аскете и отшельнике, отринувшем живой мир и нашедшем убежище в своем воображении. Репортеры отправлялись раскрывать тайну, которую сами же и придумали. Результатом этой махинации, сопровождавшейся обвинениями в адрес писателя, стало превращение сфабрикованного мифа в реальность. Своими безжалостными расследованиями средства массовой информации загнали Сэлинджера в раковину, в которой он сам, быть может, и не предполагал затворяться: чем больше усилий ему приходилось прилагать к тому, чтобы скрываться от чужих глаз, тем больше он ценил уединение.