Идя через рожь

Главный символ в рассказе — часы, доставшиеся Эсме от отца. По ходу повествования его значение меняется. Сначала часы символизируют привязанность девочки к погибшему отцу, заставляют задуматься о трагедии, вторгшейся в ее жизнь на-за войны. В финале рассказа, когда часы попадают в руки главному герою, они уже олицетворяют судьбу самого сержанта Икс. Он замечает, что “стекло часов по пути треснуло”, как треснула его собственная жизнь “по пути” к окончанию войны. Следующая мысль сержанта тревожна — “нет ли там еще каких-нибудь повреждений”, то есть сможет ли любовь справиться с последствиями фронтовой травмы. Но сразу же за тем его оставляет всякая тревога.

Последней фразой в рассказе сержант Икс выражает уверенность, что “у него, безусловно, есть надежда вновь обрести способность функ-ф-у-н-к-ц-и-о-н-и-р-о-в-а-т-ь нормально”. В этих словах можно расслышать тиканье часов, которые, не сомневается читатель, сломаны не бесповоротно. Так Сэлинджер утешает своих бывших товарищей по оружию, внушает им надежду.

То, что рассказ “Дорогой Эсме с любовью — и всякой мерзостью” написан ветераном войны, испытавшим такое же посттравматическое нервное расстройство, что и главный герой, придает ему нравственную весомость. При этом Сэлинджер пишет не о себе, не чтобы во всеуслышание заявить о том, что ему лично пришлось пережить. Схожесть его судьбы с судьбой главного героя всего лишь гарантирует подлинность рассказанного. Мы сейчас узнаём в сержанте Икс Сэлинджера, но в послевоенные годы ветераны узнавали в нем себя.

Автобиографичность рассказа — не в датах, событиях или антураже, а в созвучии между духовно-эмоциональным состоянием автора и его персонажей. Когда Эсме говорит в кафе, что “вырабатывает в себе чуткость”, ее слова перекликаются с решением Сэлинджера быть мягче и добрее к людям, о котором он писал из девонширского городка весной 1944 года. На фронте Сэлинджер, как и сержант Икс, утратил эту решимость, но теперь Эсме призывает его вспомнить о ней. То есть рассказ должен был помочь исцелиться не только прошедшим войну читателям, но, надеялся Сэлинджер, и ему самому.

Глава 9

Роман

Номер “Нью-Йоркера” с рассказом “Дорогой Эсме с любовью — и всякой мерзостью” вышел 8 апреля 1950 года. Это была единственная публикация Сэлинджера за довольно продолжительный период — с апреля 1949-го но июль 1951-го. Успех рассказа превзошел все ожидания, благодарные читатели обрушили на автора поток восторженных писем. Двадцатого апреля Сэлинджер с радостным удивлением написал Гасу Лобрано, что он уже получил на “Эсме” больше читательских отзывов, чем на любую другую свою вещь. Публика с предвкушением ждала от него новых рассказов. Однако Сэлинджер не стал размениваться на журнальные публикации и пилотную засел за столь дорогой его сердцу роман о Холдене Колфилде.

Задача перед ним стояла невероятно сложная. В его распоряжении имелось некоторое количество разрозненных рассказов, самые ранние из них он написал аж в 1941 году. С течением времени его взгляды и убеждения менялись, поэтому фрагменты будущего романа, которыми он располагал в конце 1949 года, были написаны по-разному и о разном. Сэлинджеру предстояло из этого неоднородного материала выстроить цельное произведение. Чтобы целиком посвятить себя этому труду, требовавшему полной сосредоточенности, Сэлинджер постарался отгородиться от всего, что могло бы его отвлекать.

В последние месяцы работы над романом “Над пропастью во ржи” Сэлинджер начал проявлять еще больший, чем прежде, интерес к дзен-буддизму. В 1950 году он познакомился и подружился с Дайсэцу Тэйтаро Судзуки, известным философом и популяризатором дзена. Сэлинджеру было близко и понятно стремление Судзуки объединить восточную мудрость с христианской мистикой. Увлечение философией дзен-буддизма и вера в тесную связь искусства с духовностью закономерно привели Сэлинджера к тому, чтобы уподобить творчество медитации. Еще на фронте во Франции он находил духовную поддержку в литературном труде, а вскоре после возвращения домой понял, что в дзен-буддизме творчество также считается разновидностью духовной практики. Благодаря ей сам он легче перенес период послевоенной подавленности, а его произведения приобрели более гармоничное звучание.

Работа-медитация требовала от Сэлинджера строгого уединения и полной сосредоточенности. Шум и суета, царившие вокруг с тех пор, как к нему пришла слава, мешали ему работать. Поэтому он превратил Уэстпорт в свой персональный монастырь, в тиши которого он мог беспрепятственно творить и молиться, собирать из фрагментов книгу о Холдене Колфилде.