Идиллія Благо Лотоса [Идиллия Белого Лотоса]

Я никакъ не ожидалъ, что онъ такъ легко согласится исполнить мою просьбу, и, испустивъ глубокій вздохъ облегченія, отвернулся отъ него и закрылъ глаза. Я лежалъ тихо, стараясь отгонять отъ себя всякія страшныя картины и виднія и думалъ только о томъ наслажденіи, съ какимъ я вырвусь изъ этой спертой, надушенной искусственными благовоніями, атмосферы, чтобы упиться благоухающимъ дыханіемъ свжаго воздуха. Я ждалъ молча, а жрецъ все сидлъ неподвижно рядомъ со мной, и мн казалось, что проходили часы за часами въ этомъ томительномъ ожиданіи. Наконецъ, онъ всталъ и погасилъ огонь въ серебрянномъ свтильник; и только тогда замтилъ я срый, тусклый свтъ, проникавшій черезъ высокія окна въ комнату.

„Я позову Себуа и пошлю его къ теб,“ промолвилъ жрецъ, повернувшись ко мн лицомъ. „Помни, что эта комната — твоя, что отнын она принадлежитъ теб. Возвращайся сюда къ началу утреннихъ церемоній, потому что тебя здсь будутъ ждать послушники съ ванной и маслами“.

Мысль, что я по какой то странной игр судьбы представляю изъ себя важное лицо, сильно меня смущала и я робко спросилъ:

„А почему я буду знать, что пора возвращаться сюда?“

„Теб нтъ нужды возвращаться раньше конца утренней трапезы, а къ ней сходятся по звонку. Впрочемъ, Себуа теб скажетъ“.

И съ этими словами онъ удалился.

Мысль о свжемъ воздух, который снова придастъ бодрость моимъ переутомленнымъ членамъ, наполняла меня чувствомъ живйшаго удовольствія; кром того, меня тянуло опять взглянуть на странное лицо Себуа и на его нжную улыбку, по временамъ совершенно сглаживавшую его безобразіе. Казалось, будто это единственное человческое лицо, которое мн пришлось видть съ тхъ поръ, какъ я разстался съ матерью.

Я окинулся себя взоромъ, чтобы посмотрть, все-ли еще на мн мое блое платье, и готовъ-ли я идти съ садовникомъ. Да, оно было на мн, чистое, блое. Глядя на него, я испытывалъ чувство гордости, потому что никогда еще не случалось мн носить одежды изъ такой тонкой ткани. Мысль, что я скоро буду въ обществ Себуа, настолько успокоила меня, что я, лежа на своемъ лож, безпечно разглядывалъ свое платье и спрашивалъ себя, чтобы подумала мать, увидавъ на мн такое прекрасное, тонкое полотно.

Вскор послышались шаги, которые сразу оторвали меня отъ мечтаній: въ дверяхъ показалось загадочное лицо Себуа, и смуглый обладатель его, направился прямо ко мн… Да, онъ былъ безобразенъ, неуклюжъ; въ его вншности не было и слда изящества, а между тмъ, когда онъ вошелъ и взглянулъ на меня, при чемъ все лицо его озарилось той особенной улыбкой, которую я такъ хорошо запомнилъ, я почувствовалъ въ немъ самомъ человка, а въ сердц его — присутствіе любви! Я протянулъ къ нему руки и привскочилъ съ ложа.

„О, Себау!“ воскликнулъ я, и при вид кроткого выраженія этого лица мои глаза наполнились чисто-дтскими слезами. „Себуа, зачмъ я — здсь? Почему они говорятъ, что я — не такой, какъ вс прочіе? Себуа, скажи, неужели мн опять предстоитъ увидть тотъ ужасный образъ?“

Себуа подошелъ ко мн и опустился на колни; очевидно, преклонять колни, когда его охватывало чувство благоговнія, казалось этому смуглому человку чмъ-то совсмъ естественнымъ.

„Сынъ мой“, сказалъ онъ, „небо одарило тебя открытыми очами. Мужественно пользуйся этимъ даромъ и ты будешь свточемъ, который засіяетъ во мрак, спускающемся понемному на нашу несчастную родину“.

„Не хочу я быть свточемъ!“ возразилъ я съ досадой; его я не боялся и спшилъ излить свои мятежныя чувства. „Не хочу я длать вещей, посл которыхъ чувствуешь себя такъ странно! Зачмъ только я видлъ лицо этого привиднія, которое стоитъ теперь все время передо мной и заслоняетъ мн дневной свтъ?“ Вмсто всякаго отвта Себуа всталъ и проговорилъ, протягивая мн руку:

„Пойдемъ со мной, пойдемъ! Будемъ гулять среди цвтовъ; утренній воздухъ освжитъ твою голову, и тогда мы съ тобою поговоримъ обо всемъ этомъ“.

Я тотчасъ всталъ, не долго думая. Мы пошли руку въ руку по коридору и добрались такимъ образомъ до садовыхъ воротъ, черезъ которыя и вступили въ садъ. Какъ передать чувство радости, которое охватило меня сразу, чтобы затмъ разростаться все больше и больше, по мр того, какъ я вдыхалъ въ себя утренній воздухъ. Никогда еще ничто въ мір природы не доставляло мн такого высокого, живого наслажденія! Все меня радовало: и переходъ изъ спертаго, пропитаннаго куреніями, воздуха, совершенно отличнаго отъ того, къ которому я до сихъ поръ привыкъ; и то, что я вновь убдился въ томъ, что вн храма міръ по старому прекрасенъ и реаленъ…

Себуа, все время не спускавшій глазъ съ моего лица, казалось, по какой-то чуткой симпатіи угадывалъ смутныя мысли, бродившія въ моей голов, и истолковывалъ ихъ мн самому.

„Солнце все еще восходитъ во всемъ своемъ блеск“, проговорилъ онъ: „и цвты по прежнему раскрываютъ свои чашечки въ отвтъ на его привтъ. Раскрой и ты свое сердце и будь доволенъ!“ Я не отвчалъ ему: я былъ юнъ и неученъ. Словами я и не могъ бы отвтить ему, и только поднялъ голову и взглянулъ на него, продолжая прогулку по саду, вроятно, глаза мои говорили за меня, потому что онъ прибавилъ: