Идиллія Благо Лотоса [Идиллия Белого Лотоса]

Такъ кончился первый день моего пребыванія въ храм.

Глава IV.

Придя въ себя, я почувствовалъ, что тло мое покрыто испариной, а члены — точно омертвли. Я лежалъ въ полномъ изнеможеніи. Кругомъ было тихо и темно; сначала ощущеніе одиночества и покоя было очень пріятно, и мн только хотлось знать, гд — я. Но вскор я сталъ перебирать въ ум событія, благодаря которымъ протекшій день показался мн за годъ. Блый цвтокъ Лотоса всталъ передъ моимъ умственнымъ взоромъ и исчезъ: въ моемъ разстроенномъ воображеніи пронеслось воспоминаніе о позднйшемъ ужасномъ видніи, о послднемъ, что мн пришлось увидть до настоящаго момента, когда я проснулся во мрак. Я снова видлъ его; снова смотрлъ на это обращенное ко мн лицо; видлъ его ужасъ наводившую нереальность, холодный блескъ жестокихъ глазъ… Я былъ такъ разстроенъ, обезсиленъ, изнуренъ, что не могъ удержать громкаго крика ужаса, хотя и сознавалъ ясно, что теперь это видніе — лишь плодъ моего воображенія. Вслдъ за этимъ я замтилъ приближавшійся къ двери моей комнаты свтъ; и появился жрецъ, неся въ рукахъ серебрянный свтильникъ. Теперь я могъ разсмотрть комнату, которая показалась мн незнакомой, она была хорошо обставлена, увшена занавсами, спадавшими внизъ мягкими складками; воздухъ въ ней былъ пропитанъ нжнымъ благоуханіемъ.

Жрецъ направился въ мою сторону и, дойдя до меня, склонилъ голову.

„Что теб угодно, повелитель?“ спросилъ онъ: „Можетъ быть тебя томитъ жажда? Не принести-ли свжей воды“?

„Мн не хочется пить“, отвтилъ я. „Я боюсь, боюсь того страшнаго существа, которое видлъ вчера“.

„Нтъ, это ты только такъ, по молодости, боишься нашей всемогущей Царицы“, возразилъ онъ, „хотя, дйствительно, достаточно одного ея пристальнаго взгляда, чтобы во всякое время заставить и крпкаго мужчину упасть въ обморокъ. Не бойся; ты удостоился великой чести, ибо твои глаза открыты и видятъ виднія. Чмъ мн успокоить тебя?“

„А что, теперь все еще ночь?“ спросилъ я, безпокойно ворочаясь на своемъ мягкомъ лож.

„Скоро утро наступитъ“, отвтилъ жрецъ.

„Ахъ, хоть бы скорй насталъ день!“ — воскликнулъ я — „Хоть-бы ясное солнце стерло съ моихъ глазъ страшный образъ, приводящій меня въ трепетъ. Боюсь я этой тьмы! Везд въ ней мерещится мн то страшное лицо!“

„Я постою у твоего ложа“ спокойно промолвилъ мой собесдникъ, опуская серебрянный свтильникъ на подставку и садясь около меня. Его лицо сразу приняло прежнее выраженіе невозмутимаго спокойствія, и не прошло и нсколькихъ минутъ, какъ онъ ужъ мн казался какимъ-то каменнымъ изваяніемъ. У него былъ холодный взглядъ, и въ рчи его, полной ласковыхъ словъ, не было душевной теплоты. Я отвернулся: когда я глядлъ на него, мн казалось, что между нами встаетъ привидніе, виднное мной наканун въ коридор. Нкоторое время я сдерживался, стараясь найти успокоеніе въ мысли, что я не одинъ кром того, я боялся нарушить чмь-нибудь дисциплину; но наконецъ, не выдержалъ и разразился потокомъ словъ, забывъ вс соображенія, которыя держали меня до сихъ поръ въ повиновеніи.

„Ахъ, не могу я больше выносить этого!“ закричалъ я. „Отпусти меня! Пусти меня въ садъ!.. Куда-нибудь!.. Вся комната полна этого виднія!.. Везд оно мн чудится!.. Даже съ закрытыми глазами вижу я его!.. О, отпусти меня! Отпусти!“

„Не противься виднію“ произнесъ жрецъ. „Оно вышло къ теб изъ святилища, изъ священнйшаго алтаря. Оно отмтило тебя, какъ человка, отличнаго отъ остальныхъ, какъ человка, котораго мы будемъ отнын почитать и о которомъ будемъ заботиться. Но все это ты долженъ заслужить, покоривъ свое строптивое сердце“.

Я молчалъ. Слова его падали мн на сердце, словно куски льда; смысла ихъ я не понималъ, да и невозможно было мн понять его; но что я живо чувствовалъ, такъ это былъ холодъ, вявшій отъ его рчей. Посл продолжительной паузы, во время которой я изо всей силы старался изгнать тотъ образъ изъ ума, чтобы избавиться отъ угнетавшаго меня чувства страха, я вдругъ вспомнилъ нчто такое, отъ чего сразу почувствовалъ облегченіе, и спросилъ:

„А гд тотъ смуглый человкъ, котораго я видлъ вчера въ саду?“

„Что? гд садовникъ Себуа? Да, вроятно, спитъ у себя въ комнат; а какъ разсвтетъ, такъ встанетъ и выйдетъ въ садъ“.

„Можно мн къ нему?“ спросилъ я съ лихорадочнымъ волненіемъ, при чемъ сложилъ даже молитвенно руки, такъ я боялся отказа.

„Въ садъ? Если ты — въ возбужденномъ состоніи, то прогулка по утренней рос, среди цвтовъ, успокоитъ это ненормальное состояніе. Какъ станетъ разсвтать, такъ я тотчасъ позову Себуа, чтобы онъ увелъ тебя къ себ“.