Идиллія Благо Лотоса [Идиллия Белого Лотоса]

„Не страшиться надо тьмы, а побждать и оттснять ее по мр того, какъ душа становится сильне подъ дйствіемъ свта и сама пропитывается вся свтомъ. Сынъ мой, въ святилищ потому царствуетъ тьма, что поклоняющіеся въ немъ не могутъ выносить яркаго сіянія истиннаго свта. Изъ твоего внутренняго міра исключенъ свтъ умственный, чтобы свтъ духовный одинъ освщалъ его. А слпые жрецы, пойманные въ сти собственнаго обмана, поклоняются порожденію тьмы. Они поносятъ мое имя, пользуясь имъ. Передай имъ, сынъ мой, что Цариц ихъ нтъ мста во тьм, что нтъ у нихъ Царицы, и нтъ иного руководителя, кром собственныхъ похотей. Они просили, чтобы я по прежнему сообщалась съ ними, не такъ ли? Такъ вотъ первое сообщеніе, которое поручаю теб передать имъ“.

Въ этотъ моментъ мн показалось, что меня кто-то или что-то отрываетъ отъ нея, и я ухватился за край ея одежды; но руки мои безсильно опустились; выпустивъ его, я словно пересталъ сознавать самое присутствіе Царицы. Я чувствовалъ невыносимое физическое раздраженіе. Отходя отъ нея, я закрылъ глаза; теперь я съ усиліемъ открылъ ихъ. Передо мной былъ только прудъ, весь испещренный экземлярами царицы цвтовъ, которые величественно плавали на поверхности воды. Солнце обливало своими лучами ихъ желтые сердцевины, въ которыхъ мн мерещилось золотистое сіяніе ея волосъ. Но голосъ, въ которомъ слышалось скрытое бшенство, хотя онъ говорилъ медленно и съ ровными интонаціями, вывелъ меня изъ задумчивости и сразу отогналъ прочь мои мечтанія. Повернувши голову, я съ удивленіемъ увидлъ Себуа, стоявшаго съ опущенной головой и со скрещенными на груди руками между двумя послушниками, а рядомъ съ собой высшихъ жрецовъ, Агмахда и Каменбаку. Первый что-то говорилъ, обращаясь къ садовнику, и я скоро понялъ, что этотъ, послдній, впалъ въ немилость изъ-за меня, хотя я и не могъ угадать за что именно. Жрецы поставили меня между собой, и я увидлъ, что мн ничего другого не осталось длать, какъ идти съ ними. Мы молча направились къ храму, и я снова вступилъ въ его мрачныя ндра.

Глава V.

Меня привели въ покой, гд только что передъ тмъ кончилась утренняя трапеза жрецовъ, онъ былъ почти пустъ. Каменбака и Агмахдъ остановились у одного изъ оконъ, продолжая разговаривать тихимъ, сдержаннымъ шопотомъ; двое послушниковъ посадили меня за столъ и принесли намазанныхъ масломъ пироговъ, плодовъ и молока. Они прислуживали мн, не говаря ни слова, и я чувствовалъ себя неловко передъ этими юношами, на которыхъ смотрлъ съ почтеніемъ, какъ на людей, боле меня знакомыхъ со страшными тайнами храма. Я лъ пироги, удивляясь про себя тому, что ни одинъ изъ виднныхъ мной до сихъ поръ послушниковъ даже не заговаривалъ со мной; но, оглянувшись мысленно на свое короткое пребываніе въ храм, я вспомнилъ, что меня ни раза не оставляли наедин ни съ однимъ изъ нихъ. Вотъ и теперь: Агмахдъ и Каменбака остались въ зал, и на лицахъ прислуживавшихъ мн мальчиковъ я читалъ нмой страхъ. И мн казалось, что то не была робость, внушаемая, вообще, школьнымъ учителемъ, который пользуется своими глазами, какъ обыкновенные смертные, а страхъ передъ какимъ-то волшебнымъ, многоокимъ наблюдателемъ, котораго нельзя обмануть. На лицахъ ихъ не видно было и проблеска выраженія: они дйствовали, какъ автоматы.

Слабость, которую я чувствовалъ передъ тмъ во всемъ тл, уменьшилась посл завтрака, и я поспшно всталъ изъ-за стола, чтобы посмотрть въ высокое окно, такъ мн хотлось знать, въ саду-ли еще Себуа; но Агмахдъ выступилъ впередъ, сталъ между мной и окномъ и устремилъ на меня свой невозмутимый, внушавшій мн такую робость, взглядъ.

— Пойдемъ, произнесъ онъ и, повернувшись, вышелъ вонъ; я послдовалъ за нимъ, опустивъ голову, чувствуя что теряю, не зная отчего, всякую энергію и надежду. Я не могъ-бы сказать, почему, глядя на расшитый край блой одежды, такъ плавно скользившей по полу впереди меня, мн казалось, будто я иду за своей судьбой. Моя судьба! Агмахдъ, типичный храмовой жрецъ, истинный глава высшихъ жрецовъ — моя судьба!