Идол, защищайся! Культ образов и иконоборческое насилие в Средние века

Отчаявшаяся мать отнимает (отламывает?) у статуи Богоматери фигурку Иисуса не потому, что хочет наказать образ или отрицает его силу, а чтобы ее активизировать и заставить Мадонну откликнуться на ее мольбу. Показательно, что прямо перед этой историей Цезарий рассказывает о другой даме из того же замка, которая потешалась над уродством статуи и была за это наказана Девой Марией. Сын лишил насмешницу всех владений, выгнал из дому, и, чтобы не умереть с голода, ей пришлось нищенствовать. Благочестивый шантаж дозволен, неблагочестивый смех — нет.

В сборниках exempla XIII–XV вв. история о шантаже Девы Марии с помощью фигурки ее ребенка встречается в нескольких вариантах. В них Иисуса конфискует благочестивая, но отчаявшаяся мать, чей сын попал в плен к врагам или даже был повешен за какое-то преступление. По милости Богоматери пленник тотчас же возвращается, а казненный воскресает[299].

Этот сюжет периодически иллюстрировали. Например, его можно увидеть в роскошной рукописи «Чудес Девы Марии» Жана Миело, которая в 1456 г. была создана для бургундского герцога Филиппа III Доброго. Мастер Жан Ле Тавернье изобразил, как дама на виду у других молящихся почтительно забирает младенца Иисуса у статуи Девы Марии, стоящей на алтаре (рис. 93)[300].

Рис. 93. Женщина отнимает у статуи Девы Марии ее сына.

Жан Миело. Чудеса Богоматери. Ауденарде, 1456 г.

Paris. Bibliothèque nationale de France. Ms. Français 9198. Fol. 137v

В XVII в. exemplum об отчаявшейся матери через переводы католических текстов попал и в русскую книжность. Однако там непривычная для православного культа статуя Девы Марии была заменена на икону. В отличие от фигуры, вырезанной из дерева или камня, младенца, написанного красками на доске, просто у матери не отнимешь. Тем не менее русские адаптации сюжета этот момент никак не комментируют и не пытаются объяснить. На миниатюрах мы видим, как отчаявшаяся мать, чей сын по ложному доносу был посажен в темницу, держит в руках младенца Иисуса, который только что сидел на коленях у Богородицы, а потом несет его к себе в дом, чтобы спрятать в сундуке (рис. 94, 95)[301].

Рис. 94. Звезда пресветлая. Новодевичий монастырь, 1686 г.

Санкт-Петербург. Библиотека Академии наук. П. I. A. № 58. Л. 151об.

Рис. 95. Безутешная мать отнимает младенца у (иконы) Богородицы, первая половина XVIII в.

Санкт-Петербург. Библиотека Академии наук. 32.3.15. Л. 113

Объектом такого шантажа могла быть не только Дева Мария. Например, английский монах Мэтью Пэрис (ок. 1200–1259) в «Большой хронике» без всякого осуждения повествует о том, как одна аббатиса решила принудить к помощи апостола Павла. В 1224 г. нормандский рыцарь Фульк де Броте, стремясь укрепить свой замок в Бедфорде, разрушил церковь, посвященную этому святому. Узнав о том, что преступление рыцаря остается без наказания, аббатиса соседнего монастыря приказала забрать у статуи св. Павла меч (его главный иконографический атрибут) и не возвращать до тех пор, пока деяние Фулька не будет отомщено. В итоге Бедфордский замок пал[302].

В таких историях шантаж преподносится как эффективный и вполне легитимный метод взаимодействия с высшими силами. Если, по убеждению повествователя, цель просителя блага, а его отношение к образу полно почтения, то почти все дозволено. Однако, если бы иудей, который избил св. Николая, после этого не крестился, а младенца Христа c проклятиями забрал еретик, то же самое покушение интерпретировалось бы как святотатство — и таких примеров не счесть.

Успешный шантаж создает впечатление, что святые зависят от человека, что, создав из дерева или камня их образы, люди взяли небесных патронов в заложники и могут ими манипулировать, как хотят. Видимо, чтобы предостеречь читателя от столь опасных выводов, Цезарий Гейстербахский пишет, что Дева Мария приказала волку вернуть ребенка, словно (quasi) боялась, что Ютта не отдаст ей Иисуса. Иначе говоря, шантаж оказывается эффективным лишь потому, что Мадонна явила милость к благочестивой женщине, а не из-за того, что Царицу Небесную действительно можно к чему-то принудить, похитив младенца у одной из ее бесчисленных статуй.

В XV в. ту же историю пересказал нюрнбергский проповедник Иоганн Херольт. По его словам, отчаявшаяся мать забрала младенца, проливая слезы, а Дева Мария снизошла к ее горю, словно боялась потерять сына, если она не вернет женщине ее дочь[303]. Описания чудес, случившихся в ответ на давление, часто повторяли, что проситель начал с молитвы, долго проливал слезы и только потом приступил к шантажу. Эта деталь служила риторическим алиби и напоминала о том, чем отчаявшееся благочестие отличается от намеренного святотатства.