Идол, защищайся! Культ образов и иконоборческое насилие в Средние века

С того момента, как христиане стали молиться перед фигурами Бога и святых, бесчестные богословы объясняли, что в иконах и статуях святых нет собственной силы; что чудеса через них творит Бог и что, обращаясь к двухмерным или трехмерным изображениям, христианин через них возносит молитвы к их невидимым прообразам. В середине XVI в. итальянский епископ Амброджо Катарино Полити в «Диспуте о почитании и поклонении образам» описывал этот механизм следующим образом. Молясь перед образом (imago) Христа, мы обращаемся к тому, кого он представляет (imaginatum), — самому Христу. Слова, которые мы внутренне адресуем изображенному, произносятся перед изображением, словно образ и был прообразом, будто перед нами находится сам Господь. Эта мера условности принципиально важна[310].

Однако для большинства верующих эти тонкие дистинкции не имели большого значения. Статуя или икона — это и есть святой, доступный здесь и сейчас. Если бы их спросили, где находится их небесный патрон, они, вероятно, ответили бы, что на небесах. Однако для них его невидимая сила воплощалась в конкретном изображении, с которым они были «знакомы» и к которому могли обратиться[311]. Образ принимает молитвы и честь; значит, примет наказание и бесчестье.

В тех случаях шантажа святых, которые церковные авторы преподносят как легитимную практику, ущерб, нанесенный образам, неизменно оказывается временным и поправимым. Варвар, иудей или сарацин подвергает икону или статую св. Николая бичеванию и угрожает ее сжечь, если тот все же не придет ему на помощь, но, конечно же, не сжигает. Благочестивые шантажисты, конфисковавшие у статуи Девы Марии ее младенца, а у апостола Павла — меч, возвращают их, как только получают желаемое. Отчаявшаяся мать после долгих молитв почтительно забирает у Девы Марии ее деревянного или каменного ребенка и, отнеся его домой, заботливо заворачивает в чистейшие пелены и запирает в сундуке, радуясь, что теперь у нее есть «заложник», который вернет ей собственного сына[312].

Кроме того, важно, что эти истории неизменно завершаются установлением или восстановлением отношений между верующим и небесным патроном, чью помощь он вытребовал столь нестандартным образом — от «избытка» веры и упования, а не от их недостатка.

Тут показателен случай, произошедший в 1510 г. в монастыре августинцев в Эберхардсклаузене недалеко от Трира. В середине XV в. местный крестьянин по имени Эберхард установил в придорожном киоте небольшую Пьету — фигурку Девы Марии, держащей на коленях мертвое тело Христа, а сам перебрался жить как отшельник в построенную рядом хижину. Вскоре пошли слухи, что эта статуя творит чудеса; к ней потянулись паломники; для нее воздвигли часовню, а потом и церковь; забота о новой святыне была поручена общине регулярных каноников св. Августина, принадлежавших к строгой Виндесхаймской конгрегации.

Один из них, Вильгельм фон Бернкастель (ум. 1536), в конце XV в. начал вести «Книгу чудес». Сначала он записал исцеления и прочие благодеяния, которые случились с 1444 по 1490 г., а потом до конца жизни продолжал фиксировать чудеса, происходившие на его глазах или рассказанные ему другими братьями. Он утверждал, что молитва или обет Деве Марии из Эберхардсклаузена помогали вылечиться от тяжких болезней и травм, даровали речь немым, возвращали разум безумцам и одержимым, воскрешали умерших. В сотнях чудес, которые описал Вильгельм, физический или визуальный контакт с самой чудотворной статуей не играл особой роли. Очень многие исцеления происходили на расстоянии, когда страждущий обращался с молитвой к Деве Марии или обещал в случае выздоровления принести в Эберхардсклаузен дар. Во многих средневековых текстах о чудесах, сотворенных через иконы или статуи, рассказ выстроен так, что небесный прообраз почти «растворяется» в образе. В «Книге чудес» из Эберхардсклаузена это не так. Там ясно, что людям помогает не статуя, а сама Дева, пребывающая на небесах.