Идол, защищайся! Культ образов и иконоборческое насилие в Средние века

Обсуждение средневековых корней протестантского иконоборчества чаще всего строится на противопоставлении нескольких идеальных типов. Протестант-иконоборец раскалывает статую святого топором или выкалывает ей глаза, чтобы продемонстрировать ее бессилие, а католик, озлобленный тем, что вышние силы ему не помогли, — чтобы отомстить той силе, которая заключена в образе, но не пожелала прийти ему на помощь. Один атакует систему в ее основаниях: для него культ образов — это идолопоклонство, почитание пустоты. Другой ее признает и гневается лишь на то, что она не сработала в конкретном случае: почитание образов легитимно, но они должны исполнять «контракт»[530]. Наконец, третий — назовем его скептиком — увечит или уничтожает религиозные символы, подвергая сомнению, а то и вовсе отвергая веру как таковую: не только почитание распятий или «присутствие» святых в их изображениях, но и божественность Христа или само существование Бога[531]. Эта схема логична, но беда в том, что мы слишком часто не знаем, что действительно двигало человеком.

Дело в том, что мотивы «святотатцев» Средневековья, да и раннего Нового времени нам обычно известны лишь косвенно. Свидетельства, которые их доносят, как правило, отражают взгляд одной стороны. Чаще всего это духовенство той церкви, которой принадлежал поруганный образ, или суд, перед которым предстал обвиняемый. Кроме того, мы знаем только о тех нападениях на фигуры святых, которые вызвали достаточный резонанс, чтобы попасть в городские хроники, сборники чудес или коллекции проповедей. В этих текстах они, как правило, вписаны в четкую дидактическую схему: преступление > (чудо) > наказание или обращение. В этих свидетельствах мотивы нападавших, коль скоро они вообще описывались, отступали на второй или на третий план. За идентичным жестом — (публичным) унижением, порчей или уничтожением фигуры святого — могли скрываться конкурирующие, а порой несовместимые чувства и устремления. Посмотрим на три истории.

История первая. В 1501 г. во Флоренции был повешен некто Антонио Ринальдески. Его преступление состояло в том, что, проигравшись в кости, он в отчаянии кинул ком навоза во фреску с изображением Благовещения. Она была написана на стене маленькой часовенки неподалеку от той таверны, где его подвела фортуна (рис. 139). Совершив преступление, он сбежал, а когда его все же вычислили и пришли арестовывать, безуспешно попытался заколоться ножом. В итоге его по совокупности преступлений (азартные игры, святотатство и покушение на самоубийство) и для острастки другим нечестивцам приговорили к смерти. Репутация у Ринальдески была скверная, в особом почтении к Деве Марии он замечен не был, а святотатство совершил в гневе за проигрыш[532].

Рис. 139. Филиппо Дольчати. Одна из панелей картины с изображением истории Антонио Ринальдески, 1501 г.

Firenze. Museo Stibbert. № 16719

История вторая. В 1520 г. в деревне Уцнах, что в кантоне Цюрих, некто Ули Андерс в таверне разломал и выбросил в окно небольшой образ с изображением распятия, Девы Марии и Иоанна Богослова[533]. Он заявил, что в истуканах нет никакого толка и что они ни в чем не могут помочь. Об Андерсе известно лишь, что до этого он как-то посмеялся над слугой кардинала, а на процессе говорил свидетелям, что они должны почитать Бога на небесах, а не тело Господне, то есть, видимо, критиковал католическую доктрину мессы. Городской совет Цюриха приговорил его к смерти за богохульство. Мы не знаем, слышал ли Андерс когда-либо Ульриха Цвингли — одного из отцов Реформации. Тот с 1519 г. проповедовал в Цюрихе против оправдания делами и культа святых, но изначально не требовал полностью избавиться от церковных «истуканов». Со временем его позиция ужесточилась. В 1523 г. в городе начались первые иконоборческие атаки[534]. Поступок Андерса тоже, вероятнее всего, был продиктован его враждой к католическому «идолопоклонству».

История третья. В 1569 г. в Болонье жена портного Андреа Мантанари, поддавшись на уговоры исповедника, донесла в инквизицию на своего мужа. Всякий раз, когда во время работы у него рвалась нитка, он, по ее словам, тотчас разражался богохульной бранью. Однажды, когда нитка в очередной раз его подвела, он сорвал со стены бумажный образ Мадонны и кинул его в огонь, а потом разодрал в клочья и тоже сжег еще одну бумажную иконку, на которой был изображен Христос на кресте, а рядом Дева Мария и Мария Магдалина. Он пригрозил, что если нитка порвется вновь, то он подотрет зад последней оставшейся картинкой с Девой Марией. А еще он говаривал, что хочет купить [образ] Христа и испечь его на жаровне, как крендель. По свидетельству жены, за шестнадцать лет их брака Андреа ни разу не исповедовался и не причащался[535].