Иегуда Галеви – об изгнании и о себе

При выпавшем мне счастливом билете не расстаюсь с мечтой оказаться в Палестине, должно быть, впитал в себя тоску поколений своих единоверцев по Святой земле. Устремлённость души не мешает заниматься устройством дома, семьи. У нас всё складывается как нельзя лучше, медицинская практика приносит верный доход. Опять же, удачные торговые операции дают возможность не только безбедно жить, но и помогать другим. Я умею ладить с людьми, в сложных ситуациях разум берёт верх над раздражением, другими словами, не включаюсь в конфликты. Благодаря дружбе с купцами, чьи корабли плавают во многие страны, могу позволить себе роскошь быть щедрым. Одним словом, осел в Кордове и стал вполне состоятельным человеком. И не нарадуюсь своей жене. Иногда закрадывается страх – надолго ли отпущено это счастье?

Занятия медициной на сегодняшний день, более чем когда-либо, меня интересуют не только исцелением телесных недугов, но и возможностью сориентировать сознание неблагополучного человека. И поскольку мои пациенты не только евреи, но и христиане и мусульмане, я прибегаю к практике суфизма, духовная установка которого на связь с Вседержителем не предполагает ту или иную религию. При этом не разделяю мнения радикального суфизма о том, что «можно стать Богом, достигнув мистического единения с Ним», то есть ощущения своеобразного растворения, отождествления с Абсолютом. Более того, полагаю, что Создателю нужно не уничтожение, а становление индивидуальности, своеобразия человека. Одним словом, у людей не было бы проблем в отношениях друг с другом, если бы они сумели найти общий подход в решении жизненных проблем. Слово «суфий» происходит от греческого слова «софия» – мудрость, предполагающая не богатство и власть или, наоборот, отход от мира, а анализ неосознанных мотивов поведения, переживаний. А слово «джихад» означает борьбу со своими страстями, чрезмерными желаниями.

С людьми с неустойчивой психикой я говорю о способах самонаблюдения, личной ответственности за совершённые поступки. При этом отвергаю распространённое в суфизме наставление о полном подчинении учителю. Разговор веду на равных, это позволяет посетителю расслабиться, а представление типа личности человека по чертам лица помогает мне задавать наводящие вопросы.

Часто возвращаюсь к мысли, что подобной духовной практикой пользовались в начале нового летоисчисления врачеватели души – «терапевты». То были уцелевшие после поражения восстания Бар-Кохбы пустынники, что жили на берегу Солёного моря. Спасаясь от римлян, они подались в Александрию и там основали иудейскую секту терапевтов – лечили пороки души: жадность, лживость, неуёмные страсти. Человеческая мудрость одна, суфизм не привязан к той или иной религии. Ибн Гвироль тоже был причастен к мистической суфийской поэзии – идее восхождения бессмертной души к единению с Творцом. При этом не предполагал ни беспрекословного подчинения «учителю», ни уничтожения индивидуальности человека. Благодаря моему современнику, исламскому богослову аль-Газали, соотносившему суфизм с рациональным мышлением, философией удалось оградить ибн Гвироля от обвинений раввинов в ереси.

Учение суфизма часто связывают с мистическим течением ислама, однако оно существовало задолго до Мухаммеда. Как бы то ни было, обращение к суфизму позволяет совершенствовать качества души – ослабить влияние материальных вещей и ориентировать на путь размышлений. При этом я отвергаю утверждение некоторых арабских приверженцев этого учения, что конечным пунктом приобщения является исключение личностного начала, растворение в Боге. По моему разумению, наоборот: Богу нужен партнёр, а не безликий исполнитель предписаний. Человек должен усилием ума и воли развить отпущенные ему способности – на что я и ориентирую своих пациентов.

Женитьба наполнила мою жизнь, я теперь не засиживаюсь с друзьями, как бывало, до позднего часа за кувшином вина. У друзей-поэтов тоже есть семьи, но они не спешат домой. В юности, глядя в зеркало, видел свой высокий лоб, распахнутые глаза и густую копну чёрных кудрей. Сейчас кудрей поубавилось, взгляд стал проникновенным, вдумчивым; в глазах появилась древняя еврейская скорбь. Именно по глазам, по этой ставшей национальной чертой многовековой скорби я часто узнаю своего соплеменника.