Иегуда Галеви – об изгнании и о себе

Я знаю такой случай. Супруги, известные шахматисты, из-за того, что в Израиле мастера шахматной игры не востребованы, уехали из Москвы в Германию. Когда их сыну исполнилось тринадцать лет, они отправили его летом сюда, в молодёжный лагерь. И мальчик не захотел возвращаться в Германию. Что только ни делали родители, сын стоял на своём. Ничего им не оставалось, как сменить Германию на Израиль. Здесь они открыли шахматный клуб, живут безбедно, но мать того мальчика всё время пеняла сыну, что в Германии они оставили дармовую квартиру. И это было до тех пор, пока женщина не споткнулась и не упала на улице; тут же прохожие бросились её поднимать, отряхивали, предлагали воду, машины останавливались – хотели подвезти до дому. Здесь не только люди, но и собаки тебе улыбаются.

Вспомнил, что в недавно прочитанной книге по археологии была информация о том, что именно собака была первой из животных, приручённых человеком на территории Ханаана. Может быть, это связано с тем, что на Ближнем Востоке божества, наделённые исцеляющей силой, ассоциировались с собакой. Как бы то ни было, рука сама тянется погладить на улице псинку, посмотреть ей в глаза; собака – друг человека, а не кошка.

Германия, где предоставляют репатриантам отдельные квартиры, сейчас демократическая страна, но может ли исчезнуть навсегда из памяти немцев философия сверхчеловека, уничтожающая понятие вины, греха и морали? Новым арийцем считали героя, в жилах которого течёт кровь язычников. И сколько времени потребуется на то, чтобы немцы забыли чувство вины за миллионы погибших в последней войне? Почему именно в Германии могло такое произойти? И почему до сих пор группы фашиствующих молодчиков громят там синагоги? При попытке ответить на эти вопросы вспоминают Ницше с его философией сверхчеловека, но Ницше ни при чём. Слепнущий, разбитый параличом, он огромным напряжением ума и воли создал образ сверхчеловека, уничтожающего рабскую мораль слабости, беспомощности. Но это касалось его самого, терпящего адские боли, и воля к власти означала волю над собой, своими страданиями.

Сколько бы ни убеждал себя в том, что я человек самодостаточный, когда сосед уезжает в Кирьят-Арбу к дочери, мысленно следую за ним. Вспоминается животворящий пронизанный солнцем воздух в окрестностях Хеврона; там у меня было ощущение только что сотворённого мира. И чтобы приобщиться к радости свидания Давида с внуками, посылаю с ним понравившиеся мне в магазине игрушки.

Неуютно оставаться одному в квартире. Особенно ближе к вечеру, когда комната начинает представляться отгороженным от мира замкнутым пространством. Отправляюсь гулять по привычному маршруту – на прогулочную дорогу Таелет, откуда видно место, где две тысячи лет назад стоял наш Храм… И то ли воображаю, то ли извлекаю из родовой памяти: невдалеке от дороги на склоне холма я строил свой дом из камней, привёл туда жену, с которой не расставался, и ни разу не возникло отчуждения между нами. И ни разу не вспомнил о благодарности Создателю за то, что сотворил меня мужчиной; мы были на равных. Мы вместе состарились и умерли в один день, нет – в один час, минуту, секунду – на одном вздохе. Наши силы и дни нашей жизни были подобны сообщающимся сосудам. Сейчас весь склон застроен арабами. Стараюсь не смотреть, но взгляд невольно цепляется за золотой купол мусульманского святилища. На том месте в нашем Храме, воздвигнутом на Камне Основания Мира, было семьдесят помещений, где молились и приносились искупительные жертвы за семьдесят народов земли. Евреи рассеялись по миру и нередко сами становились искупительной жертвой.

Сейчас в Израиле, после столь долгого изгнания, всё начинается сначала. Так же, как две тысячи лет назад, многочисленные партии, разногласия – и не всякий приехавший в страну сразу разберётся, что к чему. Первое время думал, что религиозные, которые ходят в чёрных шляпах, знают то, что скрыто от других. Однако беседы с некоторыми из них убедили меня в том, что их отличие состоит в основном в более строгом исполнении обрядов и предписаний. На вопрос о предопределении и о незаслуженных страданиях, как и все прочие, не могут дать убедительного ответа. Чаще всего приходится довольствоваться однозначным толкованием: «Такова воля Бога». Вот я и хочу, всегда хотел, постичь волю Бога. Есть мнение, что люди расплачиваются за грехи в прошлых воплощениях. Но они не помнят свои прошлые жизни. Я не оспариваю ни план истории Всевышнего, ни часто невольные перипетии отдельной судьбы, где, как говорят: «Всё предопределено, но есть свобода воли». Понять бы, почему одного Бог не испытывает и нет тому человеку необходимости идти наперекор предписаниям, а другой грешит в силу обстоятельств. Должно быть, настоящим праведником считается тот, кто выстоял в испытаниях.