Иегуда Галеви – об изгнании и о себе

Давид рассказывает о Софико как песню поёт. Любовь заполняла его целиком; хочу и не могу представить себя на его месте, то есть счастливым. Ничего подобного у меня с женой не было; она не баловала меня вниманием. Я искал объяснения того, что случается с человеком и со мной, в частности, в книгах. Не нашёл, каждый случай неповторим… С тоской оглядываю ряды своих книг, кому достанутся они, где найдут приют после моего скорого ухода? Или их просто выбросят, как мусор, за ненадобностью. Книги означают вехи моей жизни, в них надеялся найти ответ на события в истории и в жизни отдельного человека. Казалось, со временем постигну, что от чего происходит, придёт понимание умудрённого годами старца. Однако с возрастом приходит немощь и потеря памяти.

Книги подобны людям, встретившимся нам в жизни. Пушкин, умирая, сказал, обращаясь к своим книгам: «Прощайте, друзья мои». Вот и мой любимый композитор Густав Маллер говорил: «Книги – мои единственные друзья, которые всюду со мной. И какие друзья! Они становятся для меня всё ближе и всё больше приносят мне утешение, мои подлинные братья и отцы, и возлюбленные».[179]

Желание отправить книги сыну или внуку – на уровне мечты: сыну они ни к чему, а внук на русском языке не читает, всего лишь разговаривает. Вот я и стараюсь успеть рассказать ему самое главное – о мудрости, которая остаётся в веках. Например, о том, что у рабби Иоханана бен Заккая, учение которого сохранило евреев в рассеянии, было пять учеников и в каждом он находил свои достоинства. Рабби отдавал предпочтение Элиазару бен Араху, которого сравнивал с сильно бьющим родником, ибо изобретательный мальчик-интерпретатор давал новые толкования. Именно в этом смысле Иерусалимский Талмуд считается интересней Вавилонского, так как он учит не только сохранять, но и развивать наше Учение.

Этими рассказами хочу воспитать у внука самостоятельное творческое мышление. Подобно своему отцу – моему сыну – он нетерпим, раздражителен, и ему надоели мои повествования. Но я не теряю надежды, может быть, хоть что-нибудь западёт ему в душу. Мать внука – христианка, он однажды прислал мне по интернету свою фотографию вместе с матерью, на шее которой висел не просто крест, а довольно увесистое распятие. Как бы то ни было, по мне, хороший христианин лучше плохого иудея: человек может служить Богу, будучи честным и справедливым, независимо от вероисповедания.

Я внушаю Арику:

– Для того чтобы выбрать ту или иную веру, нужно знать, из чего выбираешь.

– Почему в мире больше христиан, чем евреев? – спросил Арик.

– На то много причин…

– А чем отличается иудей от христианина? – задаёт следующий вопрос мой мальчик.

– Главное отличие в том, что в иудаизме человек поднимается к Всевышнему, а в христианстве Бога в образе Иисуса спускают на землю. Для познания Всесильного евреев требуется усилие души, ума и воли. А в христианстве с конкретным материализованным Богом проще – его можно наделить сходством с собой; не случайно Иисус на грузинских иконах похож на грузина, у прибалтийских народов блондин с голубыми глазами, что называется, свой парень.

Арик молчит, и я продолжаю:

– Иудаизм ориентирует сознание на свободный поиск истины, творческую самореализацию – каждый человек уникален, у каждого свой непосредственный диалог с Всеблагим. И признаётся право на спасение всех народов. А торжество справедливости предполагается не в потустороннем мире, а здесь – на земле. В христианстве между человеком и Творцом – Иисус, которому нужно подражать. При этом выбора нет: согласно главному зачинателю христианства Павлу, не уверовавшие в Христа обречены на вечные муки. Но Иисус всего лишь человек, не лишённый недостатков.

– Каких недостатков?

– Иисус – талантливый человек, я тебе расскажу о его судах, подобных судам Соломона. Однако, будучи во плоти, он не чужд человеческих слабостей: нетерпим – проклял города Капернаум, Хоразин, Вифсайду, проклял пустую смоковницу, хотя ещё не было время собирания смокв, максималист: «Кто не со мной, тот – против меня», – что не соответствует его заповеди: «Возлюби врага своего».

– А у евреев?

– У евреев: «Прости врага своего».

– Почему же тогда по миру распространилось христианство, а не иудаизм? – перебивает меня Арик.

– В Римской империи стал распространяться иудаизм задолго до возникновения христианства. При этом в дальнейшем предпочтению христианства способствовала местная культура. А именно: божественное происхождение императора, проповедь непротивления и почитание начальства; апостол Павел говорил, что «всякая власть от Бога». В иудаизме, напротив, власть земного властителя ограниченна; человек чувствует себя в ответе главным образом перед лицом Всевышнего. Языческому миру трудно было отречься от осязаемых богов. Уж не говорю о непорочном зачатии, поверить в которое у меня не хватает воображения.

– Трудно разобраться, что к чему, – в раздумье произнёс мой мальчик.