Иерусалим

   — Нет никакого Итиэля! — повторил всё тот же громкий голос, сопроводив слова новым смешком. Некоторое время все молчали. Раннульф облизал пальцы — он съел достаточно и более чем достаточно услышал.

   — Тихо, вон идёт Ахмед!

Раннульф быстро глянул и поспешил вновь опустить глаза. Всё тело его напряглось. К ним по террасе шагал копейщик в шлеме, увенчанном султаном.

Люди, сидевшие вокруг Раннульфа, дружно разразились приветственными восклицаниями:

   — Ахмед!

   — Благослови тебя Аллах, храбрый воин!

Головы их задёргались в торопливых поклонах. Курд остановился перед ними:

   — Я гляжу, вы, как обычно, по уши в делах. Вот ведь шайка лентяев!

   — Нет-нет, Ахмед, просто сейчас слишком жарко!

   — Благослови тебя Аллах, Ахмед!

   — Храбрый воин!

Раннульф, подражая остальным, лихорадочно кивал головой; если его поймают, то прикуют к стене, как Одо, а он вряд ли сумеет вынести это так же достойно. Неужели у него и впрямь длинные зубы и слезящиеся глаза?

Курд пошёл дальше. За его спиной заговорили уже о другом:

   — Поглядите только, как вышагивает!

   — Да уж, если б он так же доблестно бился с франками!

   — Ленивый мешок с дерьмом!

Раннульф вновь отодвинулся к стене, не поднимая глаз и прислушиваясь.

   — Поглядел бы я на него, если б он столкнулся лицом к лицу с Итиэлем!

   — И что же ты обо всём этом думаешь? — спросил Али. Он сделал знак слугам, и те молча унесли остатки ужина.

   — Великолепно! — отозвался Стефан.

Он вновь оглядел комнату, поглощая каждую мелочь её красоты. Они обошли весь дворец и всё повидали, прежде чем пришли сюда, в личные покои Али. Эта комната была лучше всего: тёплая, тихая, обставленная так просто, что казалась почти строгой, — прямые линии низких деревянных столов, плавные очертания светилен, геометрический узор красных керамических плиток, которыми выложен пол. В одном углу комнаты росло в горшке небольшое пышнолистое деревце, дерзко противостоя всему этому строгому порядку беспорядочным изобилием своей кроны. Стефан всем сердцем восторгался этой комнатой.

   — Раннульф говорит, что Дамаск не так прекрасен, как Константинополь, но я этому не верю.

   — Может быть, Дамаск больше похож на Париж?

   — Париж — это груда мусора! — отрезал Стефан, и Али разразился смехом.

   — Стефан, ты просто чудо! Мне так чудесно с тобой.

Стефан вновь улёгся на бок на диван.

   — Да, я очень счастлив.

Они говорили по-французски; Стефан раза два попытался было перейти на арабский, но Али лишь посмеялся над ним, — а он не хотел, чтобы Али над ним смеялся. Они провели вместе почти весь день, и он видел великолепные залы и фонтаны, сады, библиотеку, выложенную голубой плиткой мыльню, личную мечеть султана — драгоценность из белого камня. Они занимались любовью на траве. Трапеза была чудесна — абрикосы и баранина, луковички, начиненные орешками, фрукты, сваренные в пряном сиропе; даже вино оказалось вполне сносно. Он подумывал о том, чтобы вскоре снова заняться любовью.

   — Давно ты стал тамплиером? — спросил Али.

   — Я приехал сюда в прошлом году.

   — Ты сражался при Рамлехе?

Стефан покачал головой. Он предпочитал не касаться этой темы, не смешивать нынешнего дня с иной своей жизнью. Но Али был весь внимание, взгляд его стал острым, тело напряглось под изящными складками бурнуса.

   — А в той битве, что была минувшей осенью? Мы называем её Дар Реки, вы, наверное, иначе.

   — Битва при Литани, — сказал Стефан и потянулся за чашей с вином; он был слегка пьян. — Господь наказал нас за наши грехи, каковы бы они ни были. — Он заглянул в чашу, всколыхнув вино. — Знаешь, у меня была старая тётка, которая говорила, что может угадать будущее по следам винного осадка в чаше.

   — В самом деле? Как интересно. — Али кончиком пальца очертил костяшку на лодыжке Стефана. Будущее интересовало его куда меньше, чем прошлое. — Счастье, что ты уцелел в битве, где мы изрядно выкосили твоих соплеменников.

Стефан смотрел, как вино скользит по поверхности чаши.

   — На всё воля Господа. — Он отодвинул обнажённую ногу от пальцев Али.

Сарацин протянул руку и ухватил его за лодыжку.

   — Совершенно верно. Бог хочет, чтобы мы — чьё дело право — восторжествовали над вами.

   — Али, — сказал Стефан, — я не хочу об этом говорить.

   — Почему же? Потому что не хочешь признать, что я прав? — Глаза Али загорелись. Он выпустил лодыжку Стефана и протянул руку открытой ладонью вверх. — Прошу тебя, Стефан. Ты мне так нравишься. Я не хочу увидеть твою смерть, потому что в конце концов мы изничтожим до конца всё ваше племя.

   — Ты ничем не лучше Раннульфа, — сердито сказал Стефан.

Лицо Али закаменело.

   — Вот ещё! Я совсем иного сорта, чем этот мужлан и разбойник. — Он отодвинулся, высоко вскинув голову, и принял вид надменный и властный. — Я бы мог спасти тебя, Стефан, если ты позволишь мне сделать это.

Стефан потянулся к чаше с вином и залпом осушил её.

   — Благодарю, — сказал он. — Мне пора идти.

Он встал, покачиваясь, чувствуя, как желудок комом подкатил к самому горлу.

   — Куда ты идёшь? — спросил Али. В дверь постучали; сарацин быстро оглянулся, и один из слуг торопливо пошёл узнать, в чём дело.