Иерусалим

И да, Херви сломался перед грубой силой поискового движка и вскоре запел, как набожная кальвинистская канарейка. Целая масса в основном христианских веб-сайтов с его упоминаниями, и, хотя язык такой цветастый, что Стадсу не помешает хорошенькая доза антигистаминных, он срывает джекпот с первой же страницей. Похоже, этот Джеймс Херви был священником англиканской церкви и писателем, родился в 1714 году в Хардингстоуне, Нортгемптон, а его отец Уильям служил пастором и Коллингтри, и Уэстон-Фавелла. Обучался с семи лет в бесплатной грамматической школе города, бла-бла, поступил в Линкольн-колледж, Оксфорд, где стакнулся с Джоном Уэсли, бла-бла-бла, похоронен в приходской церкви Уэстон-Фавелла… Стадс с трудом сохраняет свой фирменный зыркающий взгляд перед напором ликования. Вот, уверен он, та самая улика, что он искал. Ну да, пока прямой связи с Боро не видно, но с этим новым материалом Стадс выведет Херви на чистую воду.

Подавив компульсивный порыв назвать услужливую библиотекаршу крошкой, он спрашивает, не может ли она распечатать досье на Херви, докинув до кучи страницу Херви с «Википедии», а заодно страницу по Нортгемптонской грамматической школе. У Стадса есть ощущение, что когда-то на Биллингской дороге учился Бен Перрит, и, пусть это натянутая связь между Джеймсом Херви и Боро, сейчас у него больше ничего нет. Под конец просьбы он пробует матеро и по-плутовски подмигнуть библиотекарше, но та притворяется, что не замечает, – наверно, решила, что у него тик. Расплачиваясь за распечатки, он время от времени дергает бровью, чтобы утвердить ее в этом убеждении, решив, что уж лучше снисходительная жалость, чем иск за домогательства. Он подозревает, что оправдание в виде «мэверик, который не играет по правилам» не переубедит присяжных, если в их глазах к нему прибегнет несостоявшийся насильник.

Забрав тонкую стопку бумаги, он открывает сумку и упаковывает улики строго согласно процедуре, чтобы почитать попозже. Выйдя из библиотеки, он возвращается по своим следам вниз по Абингтонской улице, осторожно избегая белый горошек харчи из мятной жвачки, окружающей островки жестких пластмассовых скамеек района, чтобы не доводить до буквальности свою «грязную работу топтуна». «Гросвенор-центр» с гигантским шлемом круглоголовых, парящим над входом в стиле «Замка Отранто», – синэстетическое пятно с завывающей музыкой, словно мишурным дождиком, и цветными гирляндами, что звенят и отдаются в эхо сиятельного молла. Он поднимается на лифте на нужный этаж парковки в обществе престарелой четы, которая так суетится и хлопочет над молнией клетчатой хозяйственной сумки на колесиках, словно это их бедно одетый и умственно отсталый отпрыск.

Отыскав свою машину – скорее всего, «понтиак» или «бьюик», а то и помятый «шевроле», – он влезает внутрь и изо всех сил старается не потерять лица шального бунтаря, пока пристегивает ремень. Когда мотор взревывает, как свирепый хищник – хотя и со смертельной чахоткой, – Стадс ухмыляется себе на случай, если понадобится крупный план в машине. С этой стороной работы он хорошо знаком, в этой роли он как во второй шкуре. Жжет резину, чтобы успеть на рандеву со святым местом – и не потому, что торопится исповедаться в грехах. Все, что требуется от частного детектива, дается ему легко, как одноразовые перепихоны без любви или дыхание: Стадс направляется на грязные окраины безжалостного города в надежде найти труп.

Уэстон-Фавелл и местная приходская церковь всего в двух-трех милях от Нортгемптона, так что не повредит сделать крюк через Биллингскую дорогу рядом с грамматической школой – или Нортгемптонской школой для мальчиков, как недавно переименовали это учреждение, – просто чтобы взглянуть одним глазком; прощупать почву. В идеале он бы предпочел вылететь из города под аккомпанемент визжащих тормозов и свинцового ливня, но из-за превратностей печально известной стесненной дорожной системы приходится взять налево на Абингтонской площади, съехав с Маунтс, обогнуть унитарнанскую церковь, чтобы вернуться почти в противоположном направлении, а затем опять свернуть налево на Йоркскую дорогу, и только тогда уже добраться до Биллингской дороги на юге. В ожидании светофора у начала Йоркской дороги он снова вспоминает Малыша Джона, уже заметив, что латунную табличку, обозначавшую Жабий дом, давно убрали. Чертовски жаль. Нужно было сделать здесь охраняемую зону, заповедник для сокращающейся популяции хронически неприглядных под угрозой вымирания – для тех, у кого слишком низкий и средневековый вид, или для тех, у кого слишком много бородавок.