Иерусалим

Светофор мигает, и он выезжает на Биллингскую дорогу – через дорогу и справа от Стадса высится белесая громада осажденной со всех сторон больницы. Из того, что он знает о местной истории, – а знает он немало, если учесть, что вырос Стадс на беспощадных улицах Флэтбуша или где там, – больница изначально была заложена на Георгианском ряду, первая за пределами Лондона, странной парочкой из священника Филипа Доддриджа и обращенного в веру кутилы доктора Джона Стонхауса. Стадс со своим многолетним опытом кое-что понимает в киноиндустрии и думает, что в истории есть все данные для отличного бадди-муви в стиле «огонь и лед». Он представляет сцену, где на помощь Стонхаусу из преданности приходит одна только артель потасканных шлюх восемнадцатого века и достраивает лечебницу по смете и в срок, когда слева вырастают высокие живые изгороди кладбища на Биллингской дороге. Не совсем то кладбище, что он ищет, но все же превосходный образчик и практически единственная местная достопримечательность, которую умудрились задеть Люфтваффе во время Второй мировой войны – возможно, в попытке уронить дух британских мертвецов. Он представляет в красках полуночную вспышку среди спящих надгробий, сопутствующий фонтан земли, костей и цветов, мраморную шрапнель, которой не терпится кого-нибудь похоронить.

Развернувшаяся солнечная панорама перед лобовым стеклом сжимается в боковых окнах в нескончаемый комикс-стрип про кирпичи и сады без неба, жилая шеренга вьется позади верного «Студебекера». Через дорогу на противоположной стороне размазывается больница Святого Андрея – слепые стены и железные прутья перед высокой и беспокойной оградой из вечнозеленых деревьев в качестве естественной пожарной полосы для неконтролируемого горячечного безумия в их пределах. Если вспомнить всех одаренных выше среднего, а то и вовсе блестящих людей, побывавших там в заключении, то институцию, думает Стадс, вполне можно считать обязательным флигелем или пристройкой рациональности для хранения информации, которую не может осмыслить разум. Ну и прочего бреда, да.

Он замедляется, когда завершается тянущийся фриз лечебницы; переходит в фасад Нортгемптонской школы для мальчиков с низкой стенкой, отгораживающей трапециевидный двор, над которым возвышается неплохо сохранившееся здание начала двадцатого века с более современными добавками, раскинувшимися к востоку на бывших теннисных кортах. У школьных ворот скалится и возится заметно веселый квартет пареньков в обязательных синих блейзерах – возможно, возвращаясь с обеденной переменки и наверняка прилежно подразделяя субъективную вселенную на гейские и негейские компоненты. Хотя былая грамматическая школа не породила столько примечательных личностей, как смежная психушка, ей можно поставить пятерку хотя бы за старания. Здесь когда-то учился Френсис Крик, как, оказывается, и Херви, а возможно, и Бен Перрит. Стадсу кажется, он слышал, что числился здесь и Тони Четер, суровый партийный коммунист, двадцать лет проработавший редактором «Морнинг Стар», как и юный Тони Коттон из рокабилли-пуристов, покорителей чартов 1980-х родом из Конца Святого Джеймса – The Jets. Зато бедный старый сэр Малкольм Арнольд сохранил сомнительное почетное звание единственного, кто посещал и школу для мальчиков, и дурку по соседству. В день выпуска молодой композитор сэкономил бы время и нервы, если бы просто вышел по велосипедной дорожке через главные ворота, обреченно скинул пиджак, кепку и галстук и резко свернул в успокоительный зеленый континуум больницы Андрея. Уголком правого, нижнего глаза Стадс наблюдает, как августейшее заведение растворяется в слипстриме – удаляющийся розовато-серый туман, съеживающийся под размер зеркала заднего вида, пока он давит педаль в пол и ведет свой «паккард» в кладбищенском направлении.

Ниже по Биллингской дороге со сравнительно зажиточными семейными домиками по левому борту и ничем, кроме пустых полей, по правому Стадса мучает чувство, что он проглядел важную деталь – возможно, в наблюдениях об оставленной позади Школе для мальчиков, – вот только не может понять, какую. Что-то о том, как построили школу, ее архитектуре или?.. Нет. Нет, забыл. Не доезжая до Биллингского Аквадрома, он делает поворот налево, который доставит его «Плимут Де Сото» к медовым камням изначальной деревни и гравийным дорожкам более позднего жилья, на неестественно затихшие и внимательные улочки сонного Уэстон-Фавелла.