Иерусалим. Биография

Монтефиоре родился в Ливорно, в Италии, но карьеру одного из всего лишь 12 маклеров-евреев на Лондонской фондовой бирже сделал в столице Британии; его возвышению, безусловно, способствовал и счастливый брак с Джудит Коэн, через который он породнился с Натаном Ротшильдом. Но блистательный подъем по социальной лестнице и богатство были для Мозеса лишь средствами для оказания помощи другим. В 1837 году он был посвящен в рыцари королевой Викторией; после церемонии она назвала Монтефиоре в дневнике «прекрасным человеком», а сам Мозес молился в своем личном дневнике, чтобы эта честь «оказалась предвестницей будущего блага для всех евреев без исключения». Став богатым, он сократил свое участие в бизнесе и — нередко совместно с тестем или племянником Лионелем Ротшильдом — посвятил себя борьбе за политические права британских евреев[221]. Но больше всего в его помощи нуждались за рубежом, и там его принимали как настоящего посланника Британии и императоры, и султаны, а сам Монтефиоре демонстрировал мужество и находчивость, нередко подвергаясь реальной опасности. И как мы уже писали, именно его дамасская миссия у султана Мухаммеда Али сделала его известным.

Еще в царствование Николая I Мозес Монтефиоре отправился в Санкт-Петербург с целью убедить императора в том, что евреи — народ преданный, храбрый и благородный. Николай ответил ему с холодной учтивостью: «Вероятно, если все они похожи на вас»[222]. Впрочем, Монтефиоре тоже за словом в карман не лез. В Ватикане, где Мозес побывал, чтобы помешать каким-то антисемитским козням, некий кардинал поинтересовался у богача, сколько ротшильдовского золота было выплачено султану за то, чтобы тот положил конец обвинениям по «кровавому навету». «Не больше, чем я дал вашему лакею за то, чтобы он повесил мое пальто в вашей гардеробной», — с неизменной любезностью отвечал Монтефиоре.

Вечной помощницей во всех его предприятиях была жизнерадостная Джудит, называвшая мужа Монти. Но продолжить свой род супругам не удалось. Несмотря на усердные молитвы в гробнице Рахили, Бог не дал им детей. И все же, невзирая на всю свою «еврейскость» и выведенное еврейскими буквами слово «Иерусалим» на гербе, Монтефиоре чтил викторианские ценности и совершал ошибки типичного викторианского вельможи. Он жил в своем роскошном особняке на Парк-Лейн или на увенчаной зубцами вилле в псевдоготическом стиле в Рамсгейте, где выстроил собственную синагогу и уникальный мавзолей, в точности копировавший гробницу Рахили. Его речь была высокопарной и напыщенной, его праведность лишь слегка оживлялась юмором, в его автократическом стиле сквозило некоторое тщеславие, а на стороне имелись любовницы и незаконнорожденные дети. Если верить одному его современному биографу, Монтефиоре даже на восьмом десятке смог стать отцом, обрюхатив некую юную служанку, — еще один знак его поразительной энергии.

Но вернемся в Иерусалим. В подыскании подходящего участка Монтефиоре помогли иерусалимские кланы, с которыми он всегда старался дружить: даже городской кади называл Мозеса «гордостью народа Моисеева». Ахмад Ага Дуздар, которого Мозес знал лет 20, продал ему за тысячу золотых английских соверенов участок за чертой стен — между Сионом и Яффскими воротами. Монтефиоре тотчас перенес в свое новое владение палатки, намереваясь открыть там больницу и построить мельницу, чтобы евреи могли печь хлеб. Перед отъездом он попросил пашу об одолжении: источником зловонного запаха в Еврейском квартале — о чем непременно упоминалось в путевых заметок западных авторов — была мусульманская скотобойня, само наличие которой именно в этом месте призвано было подчеркнуть низкий статус иудеев. Монтефиоре попросил, чтобы бойню перенесли в другое место, и паша согласился.

В июне 1857 года Монтефиоре вернулся в Иерусалим уже в пятый раз. С собой он привез строительные материалы для своей мельницы, и два года спустя строительство началось. Но вместо больницы он выстроил целый квартал домов для бедных еврейских семей — «коттеджей Монтефиоре», — каждый безошибочно викторианский, увенчанный зубцами, краснокирпичный — словно клуб где-нибудь в английском пригороде. На иврите этот квартал называется Мишкенот Шаананим — «обитель беззаботных». Правда, поначалу на обитателей квартала нередко нападали бандиты, так что им частенько приходилось прокрадываться на ночлег обратно под защиту городских стен. Мельница же сперва показалась очень полезной: евреи смогли выпекать дешевый хлеб. Но вскоре она остановилась: на слишком низком месте не хватало ветра; недоставало и профессиональных механиков-мельников.