Иерусалим. Биография

И протестантские проповедники, и иудейские раввины с одинаковой страстью мечтали о возвращении евреев — и это была заслуга Монтефиоре. Колоссальное богатство новых еврейских плутократов, в особенности Ротшильдов, подпитывало выдвинутую именно в то время Дизраэли идею о выкупе Палестины у турок еврейскими капиталистами. Ротшильды — арбитры международной политической и финансовой сцены — находились в зените своего могущества и были столь же влиятельны в Париже и Вене, как и в Лондоне. Они не были полностью убеждены в исполнимости этой идеи, но охотно вкладывали деньги и помогали Монтефиоре, убежденному, что «Иерусалиму предначертано стать центром еврейской империи»[223]. В 1859 году, выслушав предложения османского посла в Лондоне, Монтефиоре тоже заинтересовался идеей выкупа Палестины, но с долей здравого скепсиса. Он прекрасно понимал, что богатеющая англо-еврейская элита более занята покупкой загородных имений в доброй старой Англии, стремясь сделать явью свою английскую мечту, и подобный проект на диком Востоке ее не увлечет. Монтефиоре склонялся к мысли, что столь желанное для него «национальное возрождение израильтян» — вопрос не политический. И лучше тут уповать на волю Божью.

Открытие в 1860 году маленького квартала Монтефиоре положило начало росту нового еврейского города за стенами Старого города. Однако еще до этого, но уже после Крымской войны, город вновь стал объектом вожделения иностранных держав: Романовы, Гогенцоллерны, Габсбурги и английские принцы в соперничестве друг с другом за Святой город замаскировали старую имперскую Большую игру интересами новой науки — археологии.

39. Новая религия 1860–1870 гг.

Правители и археологи: простаки за границей

В апреле 1859 года брат императора Александра II, великий князь Константин Николаевич, первым из Романовых посетил Иерусалим. «Наконец: мой триумфальный въезд, — лаконично записал он в дневнике. — Толпы народа и грязь». После посещения Гроба Господня в дневнике великого князя появилась запись: «Слезы и эмоции»; по отъезде из города: «Мы плакали и не могли остановиться». Император и великий князь вынашивали планы культурного наступления России: «Мы должны установить наше присутствие на Востоке не политическими методами, но через Церковь, — говорилось в отчете министра иностранных дел. — Иерусалим — центр мира, и наша миссия должна быть там непременно». Великий князь основал Императорское православное палестинское общество и Российскую пароходную компанию для доставки русских паломников из Одессы. Он осмотрел участок в семь с лишним гектаров, купленный для будущего Русского подворья, и Романовы начали строить там маленький русский город[224]. Вскоре русских паломников стало так много, что пришлось разбивать для них палатки.

Англичане выказывали не меньшую заинтересованность и активность. 1 апреля 1862 года в Иерусалим в сопровождении сотни османских кавалеристов въехал Альберт-Эдуард — тучный 21-летний принц Уэльский (будущий король Эдуард VII).

Принц жил в величественном лагере за пределами городских стен. Будущему королю сделали на предплечье татуировку иерусалимского креста — символа крестоносцев, чем он был весьма взволнован, визит же его произвел неизгладимое впечатление и в самом Иерусалиме и — по возвращении — в Англии. Приезд принца в Святой город не только ускорил отзыв Джеймса Финна (обвиненного в финансовых злоупотреблениях после 20 лет консульской службы), но и усилил в англичанах ощущение, будто Иерусалим — маленькая часть Англии. По святым местам принца водил декан Вестминстерского аббатства Артур Стэнли, чья имевшая огромный авторитет книга о библейской истории, полная основанных на археологических данных теорий, убедила целое поколение британских читателей в том, что Иерусалим якобы был для них с детства «дороже даже самой Англии».

В середине XIX века археология неожиданно стала не только исторической наукой, изучающей материальные остатки прошлого, но и способом контроля над будущим. Не удивительно, что археология теперь была политической наукой — не только способом поиска культурных фетишей, общественной модой или королевским хобби, но и очередным инструментом строительства империй и расширения сети военного шпионажа. Археология стала светской религией Иерусалима и вместе с тем — в руках таких христианских империалистов, как декан Стэнли, — наукой на службе у Церкви: если она подтвердит истинность рассказов Библии и истории Страстей Господних, то у европейцев возникнут все основания для того, чтобы потребовать себе обратно Святую землю.